Горькая полынь моей памяти
Шрифт:
Нормально. Нор-маль-но.
Эля с ним, поэтому и на телефонные звонки не отвечает, некогда. Днём заботится о малыше, ночью спит. Это нормально.
Нормально. Нор-маль-но.
По кругу, как с ума сошедшая белка. Никто не ответил ни на один вопрос Дамира. Ни вздыхающая мать, ни смурной отец, ни Эля, которая попросту игнорировала сообщения.
Нормально. Нормально. Нор-маль-но.
Пока среди ночи не раздался звонок от Каримы, что само по себе было пугающим – сестрёнка общалась исключительно через мессенджеры, не утруждая себя звонками, да и разница во времени играла роль.
«Всё-таки умер». Всё-таки!
Погода стояла не весенняя, моросил леденящий дождь, казалось, вот-вот пойдёт снег, придавливая начавшую распускаться кое-где зелень. Поля пугали чернотой, деревья стояли голые, чёрные, прорезающие серое небо с тёмными кучевыми облаками.
Машина свернула в родное село, мелькнула в боковом окне кобальтовая Волга, хмуро приветствуя Дамира, напомнив васильковые всполохи. Внутренности болезненно сжало, Дамир схватился за горло, машина резко остановилась. Выворачивало его долго, до желчи, до темноты в глазах. Равиль молчаливо стоял рядом, позже подал руку и протянул бутылку воды.
Они подъехали прямо к мусульманской части кладбища. Огромная толпа народа топталась вдали. Дамир хлопнул дверью и двинулся по протоптанной тропинке, скользя по грязи. Куртку он сбросил ещё в поле, остался в футболке. Он не чувствовал холода, влаги от дождя, ужаса. В тот момент ему жизненно необходимо было получить ответы на свои вопросы, сотни, тысячи вопросов.
На холме из свежей земли лежали цветы и игрушки, люди тихо огибали Дамира, как спокойная река в погожий день, шурша ничего не значащими для него словами: «Приехал», «Горе-то какое, горе», «За что испытания добрым людям посылает?».
Он не видел ничего, кроме свежевыкопанной земли. Могила…
То, что останется на долгие годы в памяти Дамира, скорее всего, до конца дней. Рядом не было Эли, сколько бы он ни искал её глазами. Не было эби, Каримы, не было мамы, только отец и Назар, хотя тот сам ещё был ребёнком.
У дома из огнеупорного кирпича стояла карета скорой помощи, а сам дом погрузился в зудящую тишину, даже Динар молчаливо сидел на диване, вытянувшись по струнке. Эби подняла сухие глаза, старческая рука потянулась к внуку. Дамир не выдержал, рухнул на колени, не давая себе труда сдерживать слёзы. Эби бубнила какие-то слова, кажется, что-то из Корана. Если бы Дамир только знал их, он нашёл бы в себе силы не сходить с ума, пройти с мужеством через это испытание, но он не знал.
– Эля, где Эля? – было первое, что он спросил. Динар ответил, что Эля в своей комнате, к ней приехали доктора. Эби удержала внука, не давая пройти к жене.
– Ты ей не поможешь сейчас, – вздохнула эби, удерживая руку Дамира. – Ничем не поможешь, – отчего-то он послушался.
Появился врач скорой, сообщил, что пациентка проспит часов восемь, никак не меньше. Осмотрел эби, хмуря брови, предложил госпитализацию, старуха пренебрежительно махнула рукой на молодого парня. В итоге бригада собралась восвояси, спеша покинуть дом, погружённый в траур, наказав, глядя на эби, если что – срочно вызывать их. Зарёванным же Кариме и Алсу дали валерьянку в таблетках. Всё это пролетело перед взглядом Дамира, как чёрно-белое немое кино. Он наблюдал, но уже тогда чувства, одно за другим,
Эля лежала на их общей кровати в чёрном платье – невозможно худая, сама на себя не похожая, бледная, с пугающей чернотой под глазами, словно намазанной сажей. Никогда ничего подобного Дамир не видел. Он присел, взял в ладонь холодную, безвольную руку, попытался отогреть дыханием – безрезультатно. Укутал в одеяло спавшую и вышел, тихо закрывая за собой дверь. Что бы ни было, что бы ни произошло, ему необходимы ответы на вопросы.
– Мы надеялись, – рыдала мама. – До последнего надеялись.
– Почему ничего не сообщили? – Дамир мерил широкими шагами зал, всеми силами сдерживая отчаяние и злость. Если позволит просочиться хотя бы толике собственного раздражения, оно снесёт не только дом из огнеупорного кирпича, но и сравняет высокий берег Волги с лениво текущей темнеющей водой.
– Что бы ты сделал? Чем бы помог?
– Я бы прилетел!
– Чем бы ты помог? Ты не врач, – спокойно отвечал отец. В который раз.
– Неважно, я бы прилетел!
– Ты бы не сделал больше, чем мы и врачи, ничем бы не помог. На всё воля Аллаха.
Воля Аллаха. Дамиру хотелось выть в голос – не слишком ли жестокая воля? Стоит ли покоряться ей бездумно? Есть ли Аллах – или это всего лишь квинтэссенция людских чаяний о справедливости? И есть она – эта справедливость?
Он что-то проорал отцу, бросил страшные обвинения в адрес матери, перепугал Кариму, та от слёз начала заикаться. Динар с рёвом убежал в свою детскую, там же прятались Алсу и Назар. Эби осуждающе качала головой и повторяла: «Ах ты, собака немая… Удумал!»
И только Эля спала беспробудным сном под действием медикаментов.
Юнусов появился как нельзя кстати. Его вызвонила Карима, в ужасе крича в трубку, что Дамир сошёл с ума и сейчас или он убьёт папу, или папа его. Наверное, сестрёнка действительно сильно перепугалась в тот день. Дамир до сих пор не мог вспомнить подробности и был благодарен родным, что они не напоминали ему о том помешательстве.
И он пил, пил много, не закусывая, не разговаривая, глушил коньяк, как воду, под немым взглядом друга. Тот ничего не говорил, никак не комментировал происходящее, наливал алкоголь, время от времени пытаясь заставить съесть хотя бы кусок мяса или хлеба. Дамир только пил. Пил и не пьянел. Пил, задавался сотнями, тысячами вопросов и не находил на них ответы. Он не пытался заглушить боль, уже тогда он понимал – боль растекается по его телу, завоёвывая территории, и уступит место лишь тотальному равнодушию.
Пил, пока не открыл глаза прямо в солнечный свет. В своей спальне. Постель была примята, со стороны, где должна лежать Эля, только скомканная подушка и солнечный луч. Дамир встал, огляделся: чёрное платье сброшено в углу, у кровати валяются брюки, всё ещё в земле с поля и кладбища, мятая рубашка болталась на теле.
Он спустился вниз, как был, в трусах и грязной рубашке, в которой спал.
– Где Эля? – вместо приветствия спросил он Кариму, топтавшуюся на кухне в аккуратной школьной форме. Значит, будний день, мелькнула мысль. Счёт дням Дамир потерял.