Горькая полынь моей памяти
Шрифт:
– Ты спал с ней?! Занимался сексом?! – а Кариму вело, и остановить себя она уже не могла. Ей нужна была правда, даже если она понятия не имеет, что делать с этой правдой.
– Вчера? – Равиль улыбнулся, только губами.
– Вообще! Когда-нибудь!
– Вообще, когда-нибудь, я занимался сексом с Иванушкиной Натальей, давно, – спокойно отозвался Равиль. Его слова отдавались в солнечном сплетении глухой болью. – Сейчас я не сплю с Наткой, очень давно, – тихо выдохнул Равиль.
– И не будешь больше этого делать! – тоном, не терпящим
– Вот как? – Равиль нахмурился, сердце Каримы провалилось в пятки, но девушка выдержала тяжёлый взгляд.
– Только так, – она была тверда в своём убеждении. Она – не мама, никаких Даш в окружении её мужчины не будет! Никогда! Или он не её мужчина вовсе. Не велика потеря!
Карима Файзулина не потерпит никого рядом с Равилем, тем более Натку Иванушкину. Слишком многое связывает Равиля и Наташу, чтобы Карима закрыла глаза на эту связь.
– Хорошо, – почти по слогам проговорил Равиль, придвигаясь ближе к девушке.
Он оставил лёгкий поцелуй на алеющей щеке и открыл дверь своей спальни:
– Подожди меня в зале.
Карима прошла на негнущихся ногах, села, утопая в мягкости подушек, и с трудом подавила внутренний жар и безостановочную дрожь.
Потом появился Равиль. В привычном виде: строгие брюки и отглаженная рубашка, подмигнул Кариме и сказал маме, что девушка остаётся у них на ужин. Тётя Зухра, если и удивилась, виду не подала, как и приехавший чуть позже отец Равиля. Ужин прошёл быстро и весело, Карима была почти как дома, среди знакомых людей, в доме, где всё было знакомо, а люди – понятны.
Вот только на Равиля смотреть было стыдно и ещё больше страшно. И ещё больше – неловко. Особенно, когда он пошёл её провожать.
На пороге своего дома Карима нашла в себе смелость и всё-таки посмотрела в лицо Равиля Юнусова.
– Ты больше не станешь встречаться с Иванушкиной, – твёрдо сказала Карима. – И ни с кем не станешь.
– Я понял тебя, – так же твёрдо ответил Равиль.
– Не разочаровывай меня, никогда не разочаровывай.
Глава 35
Дамир. Наши дни. Южное побережье
Дамир почти не спал той ночью, таращился в потолок и слушал собственное тяжёлое, словно астматическое дыхание, удары сердца молотом по грудине, чувствовал запах горечи и задыхался, задыхался, задыхался.
Зачем он рванул на поиски Эли? Почему нашёл? С какой целью привёз в свой дом, вернул в свою жизнь?
Ей не место рядом с ним. Ему не место рядом с ней. Им вдвоём не место на этой планете. В этой вселенной. В одном времени.
Единственным осознанным желанием стало выставить Элю за дверь, вышвырнуть из своей жизни, сжечь, как чумную ветошь в средневековье. В прошлом он хотел найти ответы на свои вопросы, желал узнать, докопаться до истины. Сейчас он не желал ничего…
Грёбаная, повсеместная иррадиация. Синдром длительного сжатия тканей во всей своей ебучей красе.
Он бы так и сделал, видит Всевышний, сделал, даже если бы сдох в миг захлопывания двери. Он бы выставил Элю из своей квартиры и жизни. В одну реку не входят дважды, а Дамир и не желал бороздить мутные воды прошлого.
Но Серафима… ребёнок, не виновный в пороках собственной матери. Наивное дитя, нуждающееся в помощи. Дамир не питал иллюзий – девочка, воспитывающаяся матерью, подобной Эле, вряд ли вырастет лучше мамы, – неоткуда взяться хорошему примеру, однако не желал преподавать урок жестокости ребёнку четырёх с половиной лет. В её жизни хватит зла и несправедливости, однажды она покроется коростой пороков, как её мать, но не Дамир сделает первый толчок в эту сторону.
Он слышал, как прошлёпали босые ноги мимо двери в спальню – Эля. Шум воды на кухне, грохот стекла о металл – поставила стакан в мойку. Дамир зажмурил глаза, отвернулся к стене.
Эля. Эля. Эля… Эля!
Миллион противоречивых мыслей бился в голове обезумевшими мотыльками, миллиарды ударов сердца в минуту оглушали, дезориентировали, заставляли паниковать, умирать, воскресать, чтобы сдохнуть тут же, в корчах.
Дамир хотел подорваться с кровати, рвануть на кухню, сравнять непрошенную, незваную гостью со стенами и собственным телом, но всё, что сделал – сжав зубы смотрел в темноту комнаты, нечеловеческими усилиями заставляя себя застыть, трансформируясь в камень. В итоге заставил себя уснуть каким-то зыбким, болезненным сном, из которого хотелось выбраться, как из ямы с расплавленным гудроном.
Проснулся одним рывком, будто что-то ударило со всего маху в грудину изнутри, заставив сердце отбивать рваный, бешеный ритм. Он полежал с минуту, глядя в окно на серое небо, встречающееся с такой же серой гладью моря. Скатился с кровати, уже в дверях одёрнул себя. В его доме Эля.
Эля. Эля. Эля… Эля!
И маленькая девочка. Её дочка. Серафима. Вернулся к шкафу, отыскал белый махровый халат, им пользовался от силы пару раз, но не выйдешь из душа, привычно обмотанный полотенцем ниже пояса. В квартире было тихо, на мгновение он решил, что всё произошедшее накануне лишь бред больного воображения. Но нет, настолько милосердна к нему жизнь не была. Обувь Эли и маленькие ботиночки на липучках, с нарисованными сердечками, стояли в обувнице – именно там, куда их поставили вчера.
И ванная комната дала понять, что Дамир не один в квартире. Всё на своих местах, всё в том же, почти стерильном порядке, так же сияли кафель и стекло душевой кабины, сверкала белизной ванна. Лишь на хромированном полотенцесушителе висели аккуратно расправленные детские вещички. Он замер, пялясь на маечку с изображением ярких мультяшных попугайчиков – аномальное явление в его жизни резануло острой, почти нестерпимой болью. Удушающая волна горечи окутала с ног до головы, стиснула виски и лёгкие, заставила сделать судорожный вздох и встряхнуть головой.