Горькая полынь моей памяти

Романова Наталия

Не сделает женщину, которую он назвал своей женой – женою.

– Перестань! – профырчала, как кошка, Эля.

– А то что? – сам не ожидал, насколько зло он усмехнулся в ответ.

Начинало темнеть, снег тихими, крупными, тяжёлыми хлопьями посыпал с неба, оседая на стылой земле и замёрзших лужах. Гололёд, тот самый, что лишь иногда бывает… Редкое природное явление в этом регионе, призрачное, как хорошее общее прошлое Дамира и Эли. Было ли оно, или всё придумал лично он, а она прагматично решала свои проблемы?

– Кирпич! – крикнула Серафима.

– Кирпич! –

подхватил Дамир, игнорируя косые взгляды прохожих и толпившихся правоохранителей.

– Кирпич!

– Кирпич!

Бесконечное количество раз: «Кирпич!», пробираясь по замерзшей грязи, укрытой слоем не таявшего снега. «Кирпич!», «Кирпич!», под недовольное бурчание Эли, вызывающее в Дамире какое-то мстительное удовольствие. Нездоровую, ненормальную реакцию. Должно быть, горечь, всё время бьющая в нос, мозг, курсирующая по телу, начала трансформироваться в яд, отравлять разум Дамира, отключая здравый смысл, инстинкт самосохранения.

 – Кирпич! – вдруг взвизгнула Серафима, рванув на другую сторону улицы через дорогу, перед крутым, извилистым поворотом и высоким забором, закрывающим вид на сторону за углом. – Кирпич! – раздалось вместе с шуршанием шин по гололёду, нечеловеческим визгом Эли и вдохом, равным стремительному движению Дамира наперерез ползущему УАЗу.

Он свалился в кучу строительного мусора и грязи, подхватывая Серафиму подмышки, прикрывая собой. На каком-то автомате, не слыша скрипа тормозов, женского визга и отборного мата над собой.

– За ребёнком следить кто будет? – орал, плюясь и матерясь, капитан полиции. – Документы сюда!

Дамир тряхнул головой, осторожно ставя Серафиму на землю, по пути ощупывая – невредима. Похоже, даже не испугалась, смотрит синими глазёнками на капитана, рот приоткрыла в удивлении, маме рукой машет.

– Чьи? – от ударившей в голову крови Дамир плохо соображал. Жива. Невредима. Не испугалась.

– Свои и ребёнка.

– У меня нет ребёнка…

– Так, – капитан перекатился с пятки на носок и обратно. – Очень интересно. В отделение проедем.

– Зачем?

– До выяснения.

– Мы вместе, вот документы. – Эля спешно подошла к полицейским, один из которых равнодушно наблюдал за происходящим. – Моя дочь. Вот паспорт. Вот свидетельство о рождении. Мы с Калинина… понимаете, собаку ищем, – она сжала губы. – Серафима любит эту собаку…

– Любит, – проворчал капитан, бросая взгляд на синеглазую малышку, не сводившую с него взгляда. – Ваши документы? – он посмотрел на Дамира, пришлось доставать паспорт из внутреннего кармана куртки и протягивать блюстителю порядка. – За что только бог такое на людей посылает, – как-то по-человечески пробурчал полицейский. – Калинина… А говорите – детей нет, – с улыбкой вернул паспорт полицейский. – Файзулин Дамир Арсланович. Не убегай больше от папы, Файзулина Серафима Дамировна, – засмеялся и капитан, и его молчаливый коллега, возвращая документы Дамиру. Его паспорт, Элин, свидетельство Серафимы.

– Мой папа – герой! – отозвалась рыжулька.

– Видим, – заржали блюстители порядка и поспешили к автомобилю.

– Кирпич! – взвизгнула Серафима,

падая на попу, обнимая какой-то грязный комок шерсти, скулящий, повизгивающий, подёргивающий обрубком некогда пушистого хвоста, а сейчас комком грязи.

– Файзулина Серафима Дамировна? – он опустил глаза на Элю, не находя слов…

Помня их в полной мере. Но не произнесёшь набор брани, рвущийся с языка, перед Серафимой Дамировной. Серафимой, чтоб черти драли Элю, Дамировной, четырёх с половиной лет.

– Это Кирпич? – нагнулся он к счастливой рыжульке.

– Да!

– Нам надо показать её доктору, – Дамир потрепал грязную собаку по холке, та покосилась с подозрением, но в целом действие одобрила сдержанным вилянием хвоста. – Поедем?

– Да!

– Чего стоишь? – кинул он Эле. – Мы едем к ветеринару! Тебе не интересно состояние здоровья Кирпича? – широко распахнул заднюю дверь, запуская перемазанную девочку с псом в свою машину.

Пятна из салона вычистит химчистка, из души не смыть ничем. Придётся Элеоноре, названной в честь Элизабет Тейлор, ответить на вопросы и за свои поступки.

Глава 37

 Дамир. Наши дни. Южное побережье

 Кирпич оказалась подращённым щенком-метисом самоедской собаки. Видимо, кто-то купил понравившегося по картинке щенка, не рассчитав породные особенности, а может, понял, что подсунули метиса под видом породистого щенка. В итоге Кирпич оказалась на улице. Подобрала её Эля в плачевном состоянии, подлечила, насколько удалось, пушистый хвост особенно пострадал – пришлось купировать, теперь Кирпич радостно виляла мохнатым обрубком, нисколько не смущаясь своего недостатка.

В клинике Кирпич отмыли, обнаружили повреждения лап и разодранный бок – требовалось небольшое хирургическое вмешательство. Дамир оплатил лечение и проживание собаки в стационаре, на ходу успокаивая не на шутку переживающую Серафиму.

Эля же всё время молчала, общаясь с ветеринаром односложными фразами, смотря расширенными, перепуганными глазами на Дамира. Он был уверен – она бы сбежала прямо сейчас, если бы не документы, надёжно спрятанные во внутренний карман его куртки. В том, что она может убежать и без документов, у него сомнений не было. Но козырь – свидетельство о рождении Серафимы с его именем в графе «отец» – нивелировать сложно. Эля сама – своими неразумными действиями – вложила карты в руки Дамира. И теперь, пока он не разберётся в этой ситуации, он не отпустит Элеонору… Файзулину. Файзулину!

– Мы поедем, – упёрлась Эля на выходе из ветеринарной клиники, разворачиваясь в противоположную от автомобиля Дамира сторону.

На улицу опускалась ночь, какая-то странно тихая, без ветра, дождя, снега, будто вся непогода истаяла, завершилась штормом, принёсшим следом мягкую, окутывающую город тишину под небом цвета индиго.

– Ошибаешься, – негромко проговорил Дамир. Всё время, пока они были в клинике, приходилось сдерживать беснующиеся эмоции. От напряжения болела голова, казалось, ещё немного, и виски взорвутся горячей, пульсирующей кровью, окрашивая белоснежный покров в пугающе-отталкивающий алый. – Мы едем домой.