Горькая полынь моей памяти
Шрифт:
– Это тоже в уголовном кодексе написано? – Эля уставилась на представителя власти.
– А ты как думаешь? Клевета – статья уголовного кодекса. Разберутся что к чему, привлечь за клевету надо будет, а тебя и след простыл. В розыск подавать? Не наищешься, у государства деньги не лишние. Так что будешь сидеть здесь и ждать, посадят за клевету или только оштрафуют.
– Ещё и штраф за эту дрянь платить! – встрепенулся Митька.
– Ехать собралась? Ехай, вот и ехай! – заголосила мамка. – Вырастила на свою шею. Шалава!
– Ты у меня заплатишь! – прошипела
Глава 44
Эля. Прошлое. Поволжье
Эля сидела в кабинете врача, слушала и пыталась понять, что он говорил. И ничего не понимала, ничегошеньки. Абракадабра какая-то, а не слова!
Она приехала на обычный приём, всё было как всегда. Эля не очень-то понимала, зачем бесконечно ходить к врачу, да ещё платно. Видела чеки, когда Зарима оплачивала консультации. На эти деньжищи можно неделю жить, а то и месяц, если экономно. За пятнадцать минут разговора отдавать кругленькую сумму – глупость несусветная! Но спорить – не спорила. Не решалась. Высказала свои опасения Дамиру, он лишь рассмеялся, уверил, что с неё Файзулины денег за платную клинику требовать не станут.
– Позови маму, – устало сказала врач Галина Семёновна – почти пятидесятилетняя женщина в очках в красивой оправе и с высокой укладкой, – оглядев не менее уставшую Элю. Девушку дважды за сегодняшний день водили на УЗИ, в кабинет к Галине Семёновне поочерёдно приходили врачи, хмурились, косились на пациентку, что-то говорили и уходили, качая головой.
– Это не мама, – Зарима ездила в клинику с Элей. В кабинет не заходила, всегда сидела в коридоре, потом расспрашивала невестку, смотрела направления, кивала головой. После обязательно заезжали в магазин или на базар, набирали продуктов, будто у Файзулиных рота солдат столуется, и ехали домой. – Свекровь.
– Муж в Америке, насколько я помню?
– Да, – Эля сморщилась.
Она не понимала, неужели эта работа настолько важна для Дамира? Миллиард он там не заработает, наоборот, живя здесь, трудясь у отца, он бы больше получал. Дамир сам говорил. Эля скучала по нему, хотелось просыпаться рядом с ним, засыпать, мечталось, чтобы всё было как раньше. Уговоры «потерпеть» действовали ровно до конца телефонного разговора. Как только связь разъединялась, она снова переставала понимать, зачем Дамиру торчать в Америке, а ей здесь – с его семьёй. Они неплохие люди, непонятные, но неплохие. Но замуж Эля вышла за Дамира, а живёт с его родителями. Обидно до слёз!
– Элеонора Григорьевна, вам понятно то, о чём я говорила сейчас?
Понятно! Конечно, понятно! Как не понять!
«Мейоз», «Хромосома», «АФП, ХГЧ», «Амниоцентез», «Хорионбиопсия» – Эля же каждый день слышит эти слова! И всё-всё понимает! Абракадабра, а не слова.
– Что мне нужно пройти? – Эля посмотрела на листик, на котором было расписано, куда именно следует обратиться Файзулиной Элеоноре Григорьевне, на секунду замерла, потом прочитала.
– Позовите свекровь, Галина Семёновна, – вздохнула медсестра, сидевшая за соседним столом,
– Элеонора Григорьевна, вы даёте согласие на разглашение сведений, составляющих врачебную тайну? – обречённо проговорила Галина Семёновна.
– Ну, да, – согласилась Эля. Чего скрывать? И подписала очередной лист, не утруждая себя чтением. Согласие на это, согласие на то, она только и делает, что подписывает бумажки у врача.
Зарима долго сидела в кабинете Галины Семёновны, Элю выставили за дверь, словно её беседа не касается. Она забеспокоилась всерьёз. До того, как очутилась в коридоре с бежевыми стенами и цветами на подоконниках, Эле было спокойно. Она думала о том, что устала, хочет есть, в туалет, а не о словах врачей, но сидя на мягком, кожаном кресле – испугалась.
– Поехали, – всё, что сказала Зарима, выйдя из кабинета. Эля подскочила и поспешила за почти бегущей свекровью.
В магазин они не поехали, на базар тоже не пошли, Зарима всю дорогу молчала, смотря поочерёдно то в окно, то на Элю, сжимая до белизны губы.
– Что сказала Галина Семёновна? – пролепетала девушка, глядя на возмущённую, злую свекровь.
– Глупости сказала. Другого врача найдём, к этой больше ни ногой. Поняла меня?
– Поняла… – ничего Эля не поняла, кроме того, что Галина Семёновна чем-то не угодила Зариме. До этого дня угождала, а сегодня – нет.
За такие деньжищи нужно говорить то, что пациенту хочется, а Галина Семёновна даже не всегда улыбалась. Выписывала направления на исследования, помечая карандашом, когда и где сдать, интересовалась самочувствием, остальное время что-то записывала в карточку размашистым, непонятным почерком.
Уже вечером Эля тихонечко проходила мимо кабинета свёкра – пробиралась от эби. Её комната была на первом этаже, в торце коридорчика, недалеко от рабочего кабинета Арслана Файзулина. По работе, насколько Эля знала, к нему редко приезжали, чаще всего Юнусов Равиль, и такое соседство не обременяло ни сына, ни мать.
Тогда-то и услышала Эля беседу родителей Дамира. Вернее, говорила Зарима – громко, с истеричными нотками, иногда переходила на крик. Арслан же первое время молчал.
– Ты понимаешь? – снова и снова выговаривала Зарима мужу. – У Дамира не может быть ребёнка с такой патологией!
– Всякое может быть, – буркнул свёкор.
– Не может! – взвизгнула Зарима. – И по срокам не выходит!
– Ты свечку не держала, – рыкнул мужской голос. – Теперь-то какая разница, пусть Дамир разбирается со своей женой.
– Твоя вина, ты не должен был разрешать нашему сыну жениться!
– Ерунду не мели. Скандала хочешь? Сын депутата Областного собрания обрюхатил и бросил выпускницу школы?
– Ты не депутат! Выборы летом.
– Думаешь, компроматом не воспользуются? Не налетят? Я не собираюсь упускать возможности из-за того, что у моего сына голова не на плечах, а между ног. Всё будет, как договорились. С Элей сама решай, не вмешивай меня в женские дела. Аборт? Значит - аборт. Оно и к лучшему. Разведутся по-тихому, по-хорошему.