Горькие шанежки(Рассказы)
Шрифт:
— Семенную трогать не будем, — негромко проговорил дед. — Нонче огород пошире занимать надо. К осени, думаю, едоков в доме прибавится…
Он поднялся из-за стола, у двери снял с гвоздика кепку.
— Я, мать, в деревню схожу. С Фролом потолковать надо.
Выйдя за ним следом, Шурка увидел, что дед выудил из узла горсть зерна, завернул его в носовой платок и положил в карман. Нет, что-то затевает дед, по всему видно.
— Деда! — подступился Шурка. — Я с тобой в деревню пойду?
— А тут управляться кто
— Так я успею…
— Ну что ж, — усмехнулся дед. — Пошли, коль ноги не притомились.
Председателя они застали в конторе. Несмотря на тепло, Фрол сидел за столом в дождевике и фуражке. Подняв голову от каких-то бумаг, он внимательно посмотрел на деда, скользнул взглядом по Шурке и, будто только узнав их, шагнул из-за стола, стукнув деревяшкой.
— Здорово, товарищи железнодорожники! Это какая ж забота вас в колхозную контору привела?
Дед присел на лавку у стены, тронул рукой бороду, усмехнулся:
— Тороплив ты, Фрол…
Председатель чуток вроде смутился, вернулся к столу, достал серый кисет, стал сворачивать цигарку.
— Так время нонче торопливое больно. Я вот только с поля приехал, сводку оттарабанить надо да и опять ворочаться. Сеем, вишь ли какое дело…
— Управляетесь? — осторожно полюбопытствовал дед.
— Крутимся, отец. Самая запарка сейчас. Гусеничников чертовы эмтээсовцы только два дали, а на колесниках не вытянешь. Обещают еще подбросить, а когда это будет? Когда соседи отсеются. Другой раз так замотаюсь, что и вспомнить не могу, вчера было что или это еще сегодняшний день тянется…
Но о своих бедах, как Шурка заметил, председатель говорил с какой-то даже озороватостью, бодро попыхивая самокруткой. Будто даже это не он, а совсем другой человек когда-то приносил к ним в дом ведро озадков. И не было теперь на дядьке Фроле солдатской шапки со щербатой звездой во лбу. Даже рука его раненая теперь шевелилась бойчее.
Поговорив о колхозных делах, дед достал платок, развернул его и протянул председателю.
— Глянь-ка…
Фрол осторожно взял платок, поднес к свету и стал разглядывать пшеничные зерна. Даже зачем-то понюхал их и с удивлением глянул на деда.
— Откуда оно у тебя?
— Да уж не краденое…
Дед рассказал о находке на линии.
— Вот же гады! Вот ротозеи! — стукнув кулаком по коленке, ругнулся председатель. — Тут над каждым килограммом трясемся, а они зерно по линии рассыпают… А знаешь, дед, это пшеничка заморская, — чуток успокоясь, заметил он. — Я как-то читал в газетке, что во Владивосток пришли пароходы с грузами для нас. От союзников. — Председатель еще полюбовался лежащим на ладони зерном. — Крупная, язви ее… Молоть будешь?
Дед нахмурился.
— С таким делом я б к тебе не пожаловал…
— А что ж с ней делать?
— Сеять! — коротко сказал дед.
Фрол тоже вскинулся, распрямился.
— Сеять?.. Эту пшеницу
— Наша земля, Фрол, — строго сказал дед, — не слабее той, что это зерно поднимала.
— Да я о другом, — смутился председатель. — Ты… Сколько ее у тебя?.. Ведра два, говоришь? Где же их сеять?
— А это пока не твоя забота. Ты дай мне на полдня коня да плуг с бороной.
— Да кто сеять-то будет? Ты, что ли? Так ты же, как говорится, коренной железнодорожник!
Дед усмехнулся.
— Это-то верно. Только вот вы с Шуркой народ грамотный, берите счеты да раскиньте сами. Нынче мне шестьдесят пятый. Двадцать годов я на железной дороге состоял. Еще восемь лет кладите на империалистическую и гражданскую. Из-за них, мне, язви его, и жениться вовремя не пришлось. Сколько получается? А остальное время с самого мальства я же, как весь наш род, землепашеством занимался. И в Рассее, и в Забайкалье. Вот и считай…
Председатель задумчиво посмотрел на него.
— Ладно, дед, пусть так, — сказал он. — А где ж ты сеять-то собираешься?
— Что у нас земли нет?
— Ну ты, старый, как малый… Есть же указы, есть нормы на огороды для частного сектора. Никто тебе лишней сотки не даст.
— Так это ж на колхозной земле…
— А у тебя что, своя заимелась? — прищурился председатель.
— Мы, Фрол, живем в полосе отчуждения, разве не так? Ай забыл, что по сто шагов от железной дороги в обе стороны казенными называются? Или не знаешь, сколько у нас огородов какой уже год пустует?
— Да знаю, знаю, — хмуро сказал Фрол. — Только чертовщина же все одно получается. В районе твоя посевная, дед, такого шуму наделает, что и зерну не рад будешь. Это же… Понимаешь, как при единоличном хозяйстве все получается. И когда, скажут? В сорок пятом для себя посеял пшеницу старик…
Дед удивленно заморгал.
— Кто тебе сказал, что я для себя? Я эту пару ведер посею, только чтоб твоим мужикам с этой мелочью не возиться. Они ее, пока до поля довезут, половину рассыпят. Уродятся хорошие семена из этой пшеницы, — все до последнего ты их и получишь. А уж когда зерно в мешках будет — тогда и колхозу резон им заняться. Выбрать участок какой и опять отдельно посеять его, на развод…
Председатель крутнул головой, походил по комнате. Посмотрел на деда тепло, с улыбкой.
— Ладно, отец. Приходи утречком. Дадим тебе тягло часа на три. Где пахать будешь?
— Да тут же, за озером.
Председатель вышел на крыльцо, провожая Шурку и деда. Пощурился на солнце и опять улыбнулся.
— Сей, дед, сей… А станут мне голову мылить — буду твоими сынами да орденами отмахиваться.
Домой шли молча. Шурка поглядывал на своего деда, который такое измыслил, что и председатель сперва растерялся. Ну и ладно, что лепешек не будет, теперь Шурке никак не хотелось отставать от дедовой затеи.