Горькие шанежки(Рассказы)
Шрифт:
За последнюю зиму Митяй крепко вытянулся и раздался в плечах. А после отъезда в интернат Юрки Шарапова, Амоса и Семушки он остался самым старшим из ребят полустанка, и с ним приходилось считаться. Задирать Митяя в одиночку никому не хотелось — уж больно крепкую получишь подзатылину….
Ребятишки расступились перед Митяем и выжидающе примолкли. Тот сразу увидел блестевшие на завалинке железяки, повертел в руках шары, подшипник, потом запустил руку в чугунок и, пересыпая пули сквозь пальцы, склонив чубатую голову, вприщурку глянул на Петьку, на Илюху:
— А глаза ими не вышибет?
— Проверяли уже… — буркнул
— И где вы это нашли, огольцы?
— Они на полигон ходили, — объяснил Пронька. — Ты смотри, чего еще притортали. — Он повернулся к Загидулле. — Покажи-ка…
Понимая, что противиться бесполезно, а то находку могут просто отобрать, Загидулла протянул Митяю гранату. Тот забрал ее в свою замазанную землею ручищу, повертел и, скрывая удивление, спросил:
— И че делать с ней будете?
Тут вперед выступил Илюха.
— Че-че… Рыбу глушить будем. На Длинном озере. Понял? Она как рванет — по ведру на брата наберем. Пойдешь с нами?
— Рыбу? — Митяй усмехнулся. — Ну вы балды прямо! Она же, скорей всего, учебная…
— Учебная!.. — протянул Петька, поправляя на голове бескозырку. — А ты их видел, учебные-то?
— Ты гляди, гляди! — затормошился и Загидулла, который уже опасался за свою находку. Он подступил к Митяю, не выпускавшему гранату из руки. — Вот видал — на ней железяки какой ребристый. Как картинкам бывает, видал? И вот этат, этат штуковина шеволится вот… — Загидулла нажимал на штырек, а пальцами другой руки начал поворачивать и дергать кольцо. — Вот, видишь? А ета вот ее не пускат, шайтан…
Петька только теперь увидел, что на шплинте один усик уже обломан, а второй почти совсем распрямился. Обеспокоенный, он встрепенулся и крикнул:
— Ты че его крутишь? Ты че, Загидулла?
Ему бы кинуться, придержать усик! Но через секунду было уже поздно… Чека выскочила из гнезда, штырек вдвинулся внутрь, и все услышали легкий щелчок.
В эти мгновения, из которых собирались секунды, они почувствовали близость страшной опасности, от которой нужно было бежать. Братаны Илюхи Слободкина кинулись в дверь летней кухоньки… Отскочив, грохнулся за крыльцо Пронька… В сторону переезда шустро побежал его брат Толик…
Но острее всех близкую беду почувствовал Митяй, который еще держал гранату в руке. Он больно оттолкнул Загидуллу, откинул руку, оглянулся, глазами отыскивая безлюдное место, куда бы можно забросить эту страшную штуковину. Но с одной стороны поднималась стена дома, на дороге напротив суматошилась в игре мелюзга, вокруг разбегались ребята, а у дальнего крыльца разговаривала с соседками его мать… Все это как молния пронеслось в голове, и Митяй, глянув на Петьку с безысходной тоской, крикнул:
— Бегите же, черт вас! Чеши!!!
С этого момента все показалось Петьке тяжелым сном… Краем глаза он увидел, как за штабель из старых шпал метнулись Ленька Чалов и Загидулла, в коридор, мимо Вани Колесина, с крыльца глядевшего на деревню, вбежал Илюха Слободкин. И сам он побежал, и достиг угла летней кухни, но ноги стали как чугунные, и Петьке казалось, что бежит он страшно медленно… Он еще оглянулся в тот последний миг, когда Митяй, как-то неловко согнувшись, резко наклонился вперед. Тут-то тугим напором воздуха и ударило в землю у ног Митяя, вздыбив пыль, пламя, дым. Митяя приподняло неведомой силой, полуразвернуло, и тут же он рухнул, выкинув
Только тогда Петька услышал грохот — оглушительный в спокойной тишине апрельского предвечерья. Зазвенели разбитые стекла, что-то сухое, горячее опахнуло Петькино лицо и резко толкнуло в плечо. Глянув на длинный косой разрез на тужурке, не почувствовав боли, он мельком подумал, что ему еще мало досталось. Оглядевшись, увидел белое лицо Вани Колесина. Тот все еще стоял на крыльце и теперь с удивлением глядел на упавшего Митяя, на его укороченную руку с безобразно торчащей белой костью, не замечая, что у самого из-под обоих пробитых штанин на доски крыльца густо стекает кровь…
И еще Петька заметил, как у переезда с тонким вскриком свалился Толик, а из коридора, закусив губу и сдерживая крик боли, волочит перебитую ногу Илюха. К нему заторопились вылезшие из двери кухни братья. Выбрались из-за укрытий Пронька, Загидулла, Ленька Чалов — все бледные, растерянные, еще и не понявшие всего происшедшего. И только теперь Загидулла увидел Митяя, черную лужу под ним. Глаза его стали круглыми, он дико закричал и кинулся через дорогу к своему дому…
С разных сторон к казарме бежали люди — растрепанные кричащие женщины, мужики с потными сердитыми лицами. Матери находили своих детей, припадали к ним, ощупывали, заглядывали в лица, и убедившись, что они невредимы, торопились туда, где уже голосили другие. Одна кучка людей толклась рядом с крыльцом, где лежал без сознания Ваня Колесин. Из его пораненных ног хлестала кровь. Распоров штанины, мужики тряпками перетягивали ему ноги. А на самом крыльце стонал на руках бабки Илюха с перебитой голенью. На откосе переезда бинтовали Толика: уже у линии настигли его осколки — один впился в плечо, другой — в бедро над коленом. Отталкивая ревущую мать Калиткиных, мужики и бабы рвали чью-то простыню, накладывали тугие повязки, нет-нет да оглядываясь в сторону дома. Там под стеной билась над изуродованным телом Митяя его мать — тетка Настасья…
Кто-то позвонил в Узловую. Задержав очередной состав, оттуда прислали мотриссу с врачом и двумя медицинскими сестрами. Они сделали уколы, поправили повязки и с помощью взрослых стали сносить раненых в мотриссу.
И тут запомнилось Петьке… Когда понесли носилки с Ваней Колесиным, он открыл вдруг глаза. Затуманенно посмотрел на шедшего рядом отца, разлепив губы, сказал:
— Я, пап, теперь знаю, какая она…
Отец встревоженно склонился к нему:
— Что ты, сынок? Что, Ваня?
— Она, пап, больная… война…
И застонав, Ваня умолк, опять впав в забытье.
В мотриссу отнесли и тело Митяя, накрытое простыней. Мужики держали рвущихся в дверь матерей. Оторвав от поручней чьи-то руки, последним в мотриссу заскочил врач. Он приказал немедленно позвонить в больницу, чтоб подготовили операционную. Мотрисса тронулась и, набирая скорость, понеслась на закат…
Хоронили Митяя тихим солнечным днем. На кладбище пришли все разъездовские, деревенские бабы, мужики, ребятишки. Даже дед Помиралка кое-как на бугор взобрался. Стоя у конца могилки, слабой рукой держался за красную тумбочку и обессиленно плакал. Женщины поддерживали кричащую в голос тетку Настасью. Мужики, прихлопывая лопатами, ровняли сырой холмик могилы, а над кладбищем синело чистое небо и плыли белые облака.