Горькие шанежки(Рассказы)

Машук Борис Андреевич

Илюха тоже малость засомневался, но Петька и его засмеял. Да и жалко было возвращаться, когда уж столько прошли.

Раньше сюда никто из них не ходил, и места открывались интересные. Сопки, исчерченные танковыми следами, все ближе подвигались к дороге, то и дело встречались непонятные указатели с цифрами, вокруг густели рыжие дубняки. Хотелось быстрее увидеть, что за следующим поворотом.

Поднявшись еще на одну сопочку, они оказались у развилки дорог. Тут тоже был вкопан столб с указателем: «Стрельбище». Петька решил:

— Айда, ребя, куда стрелка показывает!

— А другой дарогам

куда идет? — поинтересовался Загидулла.

— Куда-куда… — проворчал Илюха. — К блиндажам, наверно, где танкисты жили.

— Ага! — уверенно подтвердил Петька, будто он каждый день бывал в здешних местах. — У них в сопках, сказывали, блиндажи, склады с боеприпасами, столовая, кухня…

Шагая с разговорами, ребятишки тянули шеи, выглядывая стрельбище. И не заметили, что дорога «разъехалась» на множество следов. Они оказались среди больших темно-зеленых щитов, среди разбросанных по равнине фанерных танков.

По неровной, изрытой снарядами целине подошли к двум мишеням. Стали разглядывать длинные тросы, шкивы, шестерни и рельсы, по которым оказывается, эти фанерные танки катали. Поглазев еще на мишени, пошли между рельсами дальше и почти у края равнины увидели настоящие танки с крестами.

— У-у, шайтан! — глядя на кресты, пробурчал Загидулла. — Немчуки проклятый!

Танков было семь штук. И ни одного целого. С шести машин страшная сила посрывала башни, теперь лежавшие в траве с задранными вверх или воткнутыми в землю стволами. У некоторых «немчуков» распустились порванные на куски гусеницы, поразлетались искореженные катки и наизнанку были вывернуты моторные отсеки. В их глубине блестели шестерни, валики, трубки — мудреное, непонятное устройство. В бортах железных громадин темнели дыры с рваными краями.

Ребятишки таращились на пробоины и вмятины, на задранные, изогнутые броневые листы. Загидулла заглянул в одну дыру, в другую, покрутил головой:

— Ай харашо стырлял! Прама шайтан-сила!

А Петька уже высмотрел не так изуродованный танк со скособоченной башней и быстро взобрался наверх.

— А вы, — закричал он с башни, — выбирайте себе, какой хошь… Нечего всем на мой танк лезть!

Илюха с Загидуллой кинулись к другим машинам, попрыгали на остатках сиденьев, потоптались на броне, пригретой солнцем, потом разглядели блестящие штуковины неизвестного назначения. Все понабрали больших железных шаров, на которых раньше, наверно, поворачивались башни. Набрали и аккуратных, похожих на бочонки, роликов, целых подшипников, кусочков плексигласа, разноцветных проводов, шестеренок и глазков с приборных досок. Так нагрузили карманы, что пришлось штаны руками придерживать.

Лучше всех Петьке — у него же сумка. Пока Илюха с Загидуллой перетрясали и заново укладывали в карманы свои находки, он с башни разглядывал округу. Вдруг за недалекими кустами Петька увидел темнозеленые фигурки солдат в касках и с автоматами через грудь.

— Гля, ребя!

Загидулла с Илюхой быстро забрались на башню, тоже увидели солдат, сыпанули с танка и, придерживая штаны, кинулись к ним.

За кустами, на ровной поляне, подходившей к бугру, оказалось еще одно стрельбище. По всему откосу бугра, среди реденького кустарничка были расставлены фигурки солдат в касках — и в рост, и до пояса, поодиночке и кучками.

А с другого края поляны тянулась траншея с бруствером, с выступами и гнездами, над которыми торчали указатели: «Автоматчики», «Станковый пулемет», «Снайпер», «Линия гранатометания».

Ребятишки потоптались возле фанерной фигуры, сплошь изрешеченной, перешли к другой. И тут глазастый Илюха вдруг закричал:

— Ребя, гляди-и! Тут пуль мильен понасыпано!

Глянув под ноги, и Петька с Загидуллой увидели пули. Винтовочные, с аккуратно-округлыми боками, коротенькие автоматные, крупнокалиберные и еще какие-то желтенькие, длинные, с темно-красными и белыми концами.

Из пуль разъездовские охотники выплавляли свинец. Собирали его по капельке и делали дробь. Но чтобы приготовить пять-десять зарядов, надо было не один час просидеть перед печкой. Да и где много пуль сразу набрать? И тут, увидев такое богатство, Илюха Слободкин даже взвизгнул от радости.

— Вот это да-а, ребя! Вот свинцу налью бате! — Сняв пилотку, он стал складывать в нее пули, выбирая покрупнее. — Теперь и на картечь, и на утиную дробь хватит…

Находке обрадовался и Петька Варнаков, хотя у них в доме уже и старой одностволки не осталось. Прошлой осенью сам Петька разобрал ее до последнего винтика, разложил детали, а потом убежал по каким-то делам. Когда хватился собирать, — половины частей не оказалось. Да к тому ж Юрка успел втолкать в ствол толстенную палку. Стали ее выколачивать — оторвали выбрасыватель.

Но что — ружье! Тут главное от других не отстать. А пули потом и поменять можно.

Излазив бугор за мишенями, ребятишки вернулись к траншее. Усевшись на сухом бруствере, стали перетрясать новые трофеи. И тут, разглядывая крупнокалиберную пулю, Илюха спросил:

— А эта… Она в огне не жахнет?

— Они же стреляные, — возразил Петька. — Уже, видишь, жахали.

Но Илюха заглянул в неглубокую впадинку в донышке пули и не очень уверенно сказал:

— Ты этого, Петька, не знаешь. Я вот читал… Бывает, вылетит снаряд из ствола, летит, летит, упадет на землю, а не взрывается.

— Хо, сравнил! — усмехнулся Петька. — То снаряд, а то пуля.

— Все равно, — сомневался Илюха. — Пуля тоже может не разорваться…

Петька шаркнул под носом рукой.

— Ништяк все! Счас вот костер разведем да и кинем по горсти в огонь. Тут и увидим, какие они, эти пули…

— Только сперва картошка пекти будем! — заторопился Загидулла.

Стали собирать траву, сухие веточки, щепки. Потом Петька достал свое огниво — увеличительное стекло, выдрал из телогрейки Илюхи клок ваты, обернул его бумажкой и, поворотясь к солнцу, поднял стекло над ватой.

Скоро костер разгорелся, и в самое жаркое место ребятишки высыпали картошку. Шмыгая носами, переворачивали ее прутиками, подталкивали к жару и ждали, теперь особенно остро чувствуя пустоту в животах.

Когда картошка испеклась, выбрали ее на развернутую телогрейку, сдвинули горячие головешки в кучу и сыпанули в огонь по горсти пуль. А сами, подхватив телогрейку с картошкой, кинулись в траншею, на дно. Устроились там, разделили картофелины и соль, тоже взятую Петькой. Посыпая солью, выедали белую, рассыпчатую сердцевину картофелины, до подгорелой корочки, а потом приканчивали и ее.