Горький мед
Шрифт:
Каждый из названных членов нашего кружка оставил какой-то след в жизни другого, у каждого была своя судьба, и все мы взаимно — хорошо или дурно — влияли друг на друга, так как все принадлежали одному роду-племени и одному времени, хотя по-разному служили ему. Это и разобщило нас потом, в более поздние годы, когда каждый избрал себе свою тропу.
В воскресенье в конце дня я собирался идти на станцию, чтобы ехать на разъезд Мартынове, а оттуда пешком добираться до путевой казармы, когда вошел со двора отец и весело сообщил:
— В Петрограде убили Распутина.
Я мог перечислить
— А кто такой Распутин?
— Мужик один, из Сибири, из Тобольской губернии, — пояснил отец. — Сейчас в лавочке сам Расторгуев-купец газету читал. Обыкновенный Гришка Распутин, конокрад. Малограмотный… стал ходить по монастырям. Пробрался в царский дворец, объявился святым, вроде апостола, стал дурачить царя и богомольную царицу, в баню с фрейлинами ходить…
— Господи помилуй! — перекрестилась мать. — Да что же это? Никак, антихрист…
— Похоже, что антихрист, — усмехнулся отец. — Гришка этот завладел царем и царицей, вертел ими как хотел. Стал министров назначать. Пил, гулял в свое удовольствие… Прям потеха… Но тут его и прикончили. Сам князь Юсупов вместе с великим князем Дмитрием Павловичем. Заманули его вроде как бы погулять, попировать, да и стукнули из левольверта. Потом взвалили на сани, вывезли на Неву и кинули в прорубь. Испужались, наверное, что мужик вместо царя на трон сядет. Вот была бы потеха.
Отец засмеялся, потер руки. Давно я не слыхал такого его смеха. Мне все еще было невдомек, почему он так радовался.
— Царица небесная, да что же теперь будет! — вновь воскликнула мать.
Я тоже был изумлен вестью и, уже собравшись уходить, застыл у порога.
— А то будет, мать, — еще веселее заключил отец. — Скоро конец всему: войне, царю, всякой безобразии. Ежели в самом царском доме такое творится — корень-то подгнил, — дереву стоять недолго.
— А не враки это? — усомнилась мать. — Лавочнику Расторгуеву ничего не будет за такую брехню, а тебя потянут за язык к атаману. Упекут, куда Макар телят не гонял…
— Ну, завела песню, — поморщился отец и опять усмехнулся. — Не упекут, не боись. Не я один такое слыхал. Там, у лавочника, душ двенадцать казаков-покупателей собралось. Керосин Расторгуев привез нынче из города. Ну, все как услыхали о Распутине, так и загудели — что да как… Завоняло на всю Расею, что и говорить.
Когда требовалось решить и уточнить какой-нибудь сложный вопрос, я тотчас же мчался к Каханову, благо он жил теперь от нас в двадцати шагах.
Подходя к хибарке с замерзшими, оранжевыми от предзакатного солнца, окнами, я услыхал унылое пиликанье на скрипке, постучался в дверь. Скрипку Каханов привез из семинарии, где игра на этом благородном инструменте входила в обязательную программу обучения. Будущие учителя должны были знакомить своих учеников с нотами и даже преподавать пение.
Иван Каханов жил теперь с матерью один. Троих маленьких сестер его после смерти Ивана Александровича разобрали из жалости родственники — тетки и дяди, жившие в городе.
Когда я вошел, Каханов отложил
На деревянной скамье и прямо на земляном полу в беспорядке валялись книги — много книг. Каханов привез их из Новочеркасска полный мешок.
— Слыхал о Распутине? — спросил я.
— О существовании Распутина слыхал… А что случилось? — спросил Каханов. Взгляд его еще был устремлен на развернутые ноты, и в нем, казалось, еще пела недоигранная мелодия.
— Убили его в Петрограде. Что это значит?
— Что значит? — все еще медленно, возвращаясь из какого-то далекого, воображаемого мира, переспросил Каханов. — Что значит? А черт его знает что! — На лбу его появилась глубокая досадливая складка. Он вдруг рассердился. — Слушай, а зачем тебе это знать? Что ты все допытываешься?
Я опешил. Каханов продолжал, помахивая смычком, словно грозился меня ударить.
— Ведь ты в этом еще мало смыслишь. Ну, если хочешь кое-что знать, изволь: убийство во дворце всегда означает какую-то перемену власти. Пир Валтасара… Мене, текел, фарес… [1] Помнишь, у пророка Даниила?.. И еще надо знать историю! Убийство Петра Третьего, императора Павла… Конечно, Распутин им не чета. Но за убийством конокрада, который менял министров, может последовать нечто большее… Теперь анархисты могут добраться и до царя. Разумеешь? — Порывшись в куче книг, Каханов стал бросать мне под ноги одну за другой, приговаривая: — Вот они — виновники смуты! Читать надо! Читать! Пожалуйста — «Сон Макара», «Саколинец» Короленко, стихи Некрасова… «Воскресение» Льва Толстого… Мало? Возьми Степняка-Кравчинского… «Овод» Войнич. Это они медленно, но верно на протяжении века раскачивали и подтачивали царские троны!.. — Каханов особенно строго сдвинул брови. — А про Карла Маркса слыхал? Не слыхал, так услышишь!
1
Измерено, взвешено, разделено — пророчество о гибели Вавилонского царства, будто бы написанное рукой бога на стене во время пира царя Валтасара (убит в 538 г. до н. э.).
Я стоял оглушенный.
— Ну, что еще? — спросил Каханов насмешливо.
— Ничего, — ответил я, растерявшись.
— Ну, тогда иди и не мешай мне…
Этот отставной семинарист мог быть предельно невежливым.
Каханов взял скрипку и, не обращая на меня внимания, снова принялся разучивать этюд.
Я взял наугад один из выброшенных Кахановым томиков, сунув в харчевую сумку, вышел на улицу.
По пути на станцию решил зайти к Рогову.
— А ты знаешь… — выслушав меня, сказал Рогов, — дядя Афанасий говорил то же самое. Царю действительно скоро дадут по шапке, пришпилят, как этого Гришку. А твой Ванчук — хитряк и башка. Как есть Мартын Задека!