Горький вкус времени
Шрифт:
– Настоятельница сказала, что Национальная ассамблея поместила королеву и всю королевскую семью в Тампль для их же безопасности.
– Они говорили то же самое, когда заставили их уехать из Версала в Тюильри. Но то был переезд в другой дворец, не в тюрьму. Башня Тампль мрачная и угрюмая.
– Ты ничего не могла бы сделать, чтобы помочь ей, даже если бы уехала из аббатства, – добавила Катрин. – И хотя им будет не так удобно в башне, зато, я уверена, там они вне опасности.
– Может, я и эгоистична, но лгать себе не стану.
– Но преподобная мать сказала, никто
– Не хочу говорить об этом. Я уже решила, что не уеду отсюда, пока Жан-Марк не заберет тебя. – Взгляд Жюльетты вернулся к розовым стенам аббатства, и напряженное выражение сошло с ее лица. – Здесь есть тишина. Прекрасная тишина. До приезда сюда я и не знала, что можно писать тишину.
Катрин поняла. В последних картинах Жюльетты разливалось спокойствие, приглушенное, как покой часовни на рассвете.
– У меня есть для тебя подарок.
– Подарок?
Жюльетта порылась в кармане серого платья и протянула Катрин завязанный в узелок испачканный краской платок.
– Я-то буду тебя помнить, но тебе, наверное, понадобится какое-нибудь напоминание обо мне. Ты выйдешь замуж за своего красавца Филиппа, у тебя будет десять детей…
– Ты говоришь глупости. С приезда в аббатство я видела Филиппа не более трех раз. Он считает меня ребенком.
– Ты наследница. Он передумает. – Жюльетта закусила нижнюю губу. – Я не то хотела сказать. Ты же знаешь, какой у меня неуправляемый язык. Возможно, твой Филипп так же благороден, как и миловиден. Откуда мне знать?
– Ты тоже выйдешь замуж. Большинство женщин выходят замуж, кроме монахинь.
– Кто на мне женится? Я совсем не красивая, и у меня нет приданого. – Жюльетта вызывающе вздернула подбородок. – Да я и не вижу никаких преимуществ в том, чтобы быть собственностью мужчины. Мне кажется, мадам де Помпадур и мадам Дюбарри прожили более интересную жизнь, чем жены. – Жюльетта неожиданно усмехнулась. – Я не буду рабыней мужчины. Я стану знаменитой художницей, как мадам Виже-Лебрен. Нет, более известной!
Катрин развязала узелок на платке.
– Твои слова серьезны только на четверть. – Она умолкла, глядя на золотой кружок, на котором была филигранно вырезана веточка сирени. У Жюльетты была только одна эта драгоценность. – Я не могу принять этого. Ты говорила, что тебе его подарила ее величество, когда тебе исполнилось восемь лет.
Лицо Жюльетты стало замкнутым.
– Я не сентиментальна. Королева забыла меня. Она любила только мою мать. – Она махнула рукой, отметая воспоминания, ее глаза были прикованы к лицу Катрин. – Открой его.
– Так это медальон? Я думала – кулон. Здесь шов почти не виден… – Катрин осеклась, когда медальон в ее руках открылся. Не веря своим глазам, она вглядывалась в миниатюру внутри его. Потом прошептала:
– Это же я. Это… прекрасно.
– Выполнено довольно пристойно, я полагаю. Я никогда прежде не работала с миниатюрами. Это было очень интерес… – Жюльетта с отвращением уставилась на Катрин. – Пресвятая Дева, надеюсь, ты не собираешься плакать?
– Собираюсь. – Катрин подняла глаза, по ее щекам катились слезы. – Захочу и буду плакать, и ты мне
– Я просто училась писать миниатюры и, если бы знала, что ты так расклеишься, ни за что бы не отдала его тебе.
– Ну, так я тебе медальон не верну. – Катрин надела изящную тонкую цепочку и погладила медальон на груди. – Ни за что! И когда я стану совсем старой, то буду показывать его своим внукам и рассказывать, что миниатюру написала моя самая дорогая подруга. – Катрин вытерла щеки смятым полотняным платком. – И если они спросят, почему она написала меня более красивой, чем я когда-либо надеялась стать… – Катрин помедлила. –…Я скажу им, что моя подруга своеобразный человек и не могла найти другого способа, чтобы сказать мне, что любит меня так же, как я люблю ее.
Жюльетта с минуту изумленно смотрела на Катрин, затем перевела взгляд на медальон.
– Это ничего не значит. Я… рада, что тебе понравилось. – Она вскочила на ноги. – Я лучше вернусь в аббатство. Сестра Мария-Магдалина будет… – Она оборвала себя на полуслове и бросилась в высокую траву и заросли сорняков. Перепрыгивая через низкие надгробия, Жюльетта поспешила к воротам в каменной стене, окружавшей аббатство.
Жюльетта убегала. Катрин медленно поднялась, ласкающим движением сжав теплый золотой медальон на груди. Сколько времени Жюльетта носила с собой этот измазанный краской, небрежно завязанный платок? Как это похоже на нее – совершить благородный поступок, а потом утверждать, что это эгоизм! Жюльетта, такая храбрая при столкновении с жизнью, удирала сломя голову при малейшем намеке на проявление чувств. Катрин охватила нежность, у нее перехватило горло, и слезы, столь презираемые Жюльеттой, снова навернулись на глаза. Она сложила руки у рта трубочкой и прокричала вдогонку Жюльетте, добежавшей уже до ворот:
– Не забудь смыть краску с рук, прежде чем пойдешь к преподобной матери!
Жюльетта обернулась и помахала рукой в знак того, что услышала. Солнечный свет играл на ее темных кудрях.
Катрин отправилась следом, осторожно пробираясь между крестами. Когда она подошла к выходу с кладбища, из ворот южного двора выезжал большой дорожный экипаж графа де Монтара, нагруженный сундуками его дочери. Кучер взмахнул кнутом, подгоняя лошадей. Сесиль де Монтар отправлялась в Швейцарию через Париж.
Перемены. Неожиданно Катрин пронзил холод дурного предчувствия. Она ничего не понимала в этой буре, грозившей разрушить их жизнь. Со времени падения Бастилии Францию охватило безумие. Бунты и голод, крестьянские восстания, кровавые войны, попрание религиозных догм, переход власти от короля и дворянства к Учредительно-национальному собранию, объявление войны Австрии и Пруссии. И все это символизировало начало революции.
В один невообразимый клубок сплелись интересы всех сословий, выплеснулись наружу низменные инстинкты. Тут было все: страшный голод крестьян, нуждавшихся в хлебе, жажда власти у буржуазии, унаследованной от дворянства, желание дворян получить еще больше от короля. А идеалисты мечтали о правах наподобие тех, что отвоевала Америка в борьбе за независимость.