Горький вкус времени
Шрифт:
Он решительно закрыл за собой дверь.
Суд. Уже второй раз Дюпре упомянул о суде. Что он еще задумал? Но Жюльетта отбросила эту мысль и сосредоточилась на собственных трудностях. Веревки были слишком крепкими, чтобы их можно было разорвать, а узлы – пугающе надежными.
Жюльетта склонила голову и стала грызть зубами веревочную петлю, обмотанную вокруг пятой ступеньки лестницы.
На южном дворе тоже были мужчины!
Катрин резко остановилась и укрылась в тени высокой бочки. Она услышала рыдания женщины
Катрин тоскливо смотрела на спасительные ворота. Ей казалось, что они в сотне лье отсюда. Невдалеке пятеро мужчин столпились вокруг лежавшей на спине обнаженной женщины, шестой ковырялся в ее промежности.
По мольбам, рыданиям и молитвам, нечленораздельным потоком лившимся из уст женщины, Катрин поняла, что это была одна из монахинь, но кто именно? Сестра Тереза? Сестра Елена? Грешно было бы не помочь бедной женщине.
Катрин порывисто сделала шаг вперед и остановилась в мучительной нерешительности. Она была вправе рисковать собой, но не Жюльеттой. Увидев ее в беде, подруга, позабыв обо всех практических соображениях, бросится ей на помощь. Перед Катрин встал выбор: Жюльетта или бедная монахиня, насилуемая этими негодяями.
Катрин упала на колени у бочки, стараясь не слышать ни криков о помощи, ни рычания вошедших в раж выродков. Она будет ждать их ухода со двора, когда они покончат с монахиней.
Девушка закрыла глаза, ее губы беззвучно шептали молитву: «Иисусе милосердный, избави нас от лукавого»…
Где же Жюльетта? Может, она увидела их и осталась в колокольне, ожидая их ухода?
Иди к сестре Бернадетт, сказала Жюльетта. Да, в склепе она будет в безопасности. Почему она всегда так боялась мертвых, когда надо остерегаться живых! Катрин обхватила руками колени в попытке унять дрожь, сотрясавшую ее тело.
"Пожалуйста, приходи, Жюльетта! Мне так одиноко!
Дева Мария, Матерь Божья, не дай им найти меня!
Сделай так, чтобы Жюльетта осталась невредима.
Избавь этих бедных женщин от страданий".
– Ну, что тут у нас?
От неожиданного окрика сердце Катрин остановилось и к горлу подступила тошнота от страха.
– Зачем было тащить ее сюда со двора? Вы же знаете наш уговор. Мы все в доле, причем в равной. Один из них расхохотался:
– Тут особо нечего делить. Это не женщина, а всего лишь тощая старая ворона. Долбить ее мало удовольствия.
– Все равно она принадлежит всем, кто в доле. Катрин отважилась выглянуть из-за бочки.
– А теперь хватит ее трепать, несите во двор. Послышалось ворчание.
– Вставай, шлюха.
– Она не двигается. – Грубый хохот. – Видите? Она не хочет назад к остальным. Ей нравимся мы.
– Тогда несите ее.
Катрин увидела, как один из них взвалил голую монахиню на плечо и понес.
– Какая разница! Женщин вокруг полно.
– Уговор есть уговор.
Катрин напряглась, ее глаза провожали уходящих, и, как только они скрылись, девушка вскочила и бросилась к открытым воротам.
Крик!
Дева
Топот башмаков по булыжникам.
«Господи, прошу тебя, не дай им поймать меня!»
Катрин ринулась через огород.
Она больше не слышала их шагов за спиной. Теперь они бежали по мягкой земле или отстали от нее?
Сердце девушки билось в горле так бешено, что она боялась, как бы оно сейчас не разорвалось.
Кровь стучала в висках.
Катрин мчалась среди могил. Почему она раньше не замечала, что мох, растущий на крестах, похож на струйки крови?
Сестра Бернадетт. Она должна добраться до сестры Бернадетт.
Катрин что-то услышала за спиной. Смех? Она боялась оглянуться.
Это мог быть и ветер.
Ох, хоть бы это был ветер!
Мраморные крылья архангела Гавриила сияли в лунном свете. Склеп сестры Бернадетт. Катрин лихорадочно отодвинула засов, ринулась туда и захлопнула за собой дверь.
Изнутри засова не было.
Ну, разумеется. Мертвым засовы не нужны.
Катрин попятилась от двери, наткнувшись на мраморный саркофаг.
Девушка почти не почувствовала боли, упав на колени рядом с мольбертом Жюльетты. Темнота давила, отнимая дыхание.
Катрин прижалась разгоряченной щекой к прохладному мрамору саркофага, напряженно глядя на дверь.
– Защити меня, сестра Бернадетт. Тебе было всего восемнадцать, когда ты умерла. Ты, должно быть, тоже хотела жить. Сохрани меня. Не дай им найти меня.
Боже милостивый, зачем она сюда пришла? Этот склеп не был святилищем.
Это была ловушка.
Дверь склепа распахнулась.
6
– Проклятие, ты почти перегрызла веревку! Какая ты трудолюбивая лиса! – Рауль Дюпре поднес фонарь к веревкам и, улыбнувшись Жюльетте, перерезал ее путы. – Задержись я еще на пару минут, ты могла бы освободиться. Но жизнь полна неиспользованных возможностей, не так ли?
– С тем же успехом могли и не приходить. От меня вы никакого удовольствия не получите.
– Отнюдь. – Дюпре освободил девушку от веревок и потащил к двери. – Однако я не позволил себе утолить вожделение во время исполнения основных обязанностей. Мне потребуется время, чтобы восстановить потенцию. Тогда я буду готов вкусить наслаждение и с тобой, гражданка… – Дюпре вопросительно поднял бровь. – Как, ты сказала, тебя зовут?
– Я этого не говорила.
– Неважно. Мы дадим тебе новое имя. Ты будешь гражданкой Справедливостью. – Толстые губы Дюпре скривились в злобной усмешке. – Каждому суду необходим символ, нашим будешь ты. При сложившихся обстоятельствах это вполне уместно. Нежная, чистая гражданка Справедливость.
– Суду?
– Позволь объяснить. Мы собирались устроить суд. До слуха Парижской коммуны дошло, что монахини этого аббатства с целью помочь своей бывшей патронессе – королеве превратили его в бордель. Свои тела и тела своих учениц они предлагали юным доверчивым патриотам, отвлекая их от борьбы за дело революции и заставляя дезертировать к австриякам.