Горькое вино Нисы
Шрифт:
Они уже подходили к холму; девушки поднимались по пандусу наверх.
— О том ты и пишешь? — снова спросил Сапар. — Про битву, про голову?
— Да нет… я о другом, — Сергей запнулся, потому что в двух словах объяснить не мог, а отмахнуться, не ответить тоже было нельзя. — За несколько веков до этого. Крепость в Нисе только заложили. Тогда люди верили, что в мире существуют две противоборствующие силы — Добро и Зло. И больше ничего. Мир раскладывался надвое. Мне хочется найти нити, которые тянутся оттуда к нам.
Равнодушным взглядом осмотрел Сапар открывшуюся им унылую картину и присел на холмик. Девушки
Солнце было уже совсем низко и как бы просвечивало их, делало бестелесными.
— Ну, и что ты тут хотел?
Вера по-прежнему держала его под руку, но была спокойна, очевидно что-то решив для себя важное. Вдвоем они стояли перед сидящим Сапаром, как перед судьей. А он ждал ответа, лениво щурясь от солнца. Кольцо на его пальце посверкивало.
Чувство нелепости затеянного саднило в груди. Что Сергей мог объяснить, как? Да и хочет ли Сапар понять? Скорее всего послушает, послушает да и бросит обидное слово, презрение свое выкажет… Но вопрос был задан, и надо отвечать, сказать что-то. Сергей посмотрел на Веру, она ободряюще улыбнулась ему.
— А я и сам не знаю, — отсвет Вериной улыбки лег на его лицо, стало оно беспомощным, как у близорукого, снявшего очки, по-детски открытым, доверчивым.
Сергей и в самом деле не знал, чего хотел тут. Все переменилось, место только осталось, холм этот, израненный, изрытый, истоптанный, пустой.
— А пишешь зачем? — с той же неотвязной ленцой допытывался Сапар. — Сказать чего хочешь?
Все-таки он хотел понять, и это его желание отозвалось в Сергее. Возвращалось прежнее ощущение общности, когда всем было хорошо, и Сергей с готовностью, воодушевляясь, присел возле него на горячую землю, коротким взглядом попросив у Веры прощения и получив его.
— Тут вот какое дело. — Он даже руку положил на колено Сапара, скрепляя возникшее, едва уловимое еще взаимотяготение. — Веками, тысячелетиями человеческое в человеке вынуждено было продираться сквозь жажду собственности. Человек сначала добывал, а потом стал создавать вещи. Произошло социальное разделение труда — одни, меньшинство, говорили, что делать, другие, подавляющее большинство, делали. Создавалось вещное богатство, для духовного богатства личности не было условий. Одиночки, самые талантливые и смелые, пытались вырваться из этого круга — следы их усилий хранит история. И вот теперь, когда наша революция раскрыла в человеке человеческое, вопросы нравственности приобретают все более важное значение. Мне хочется разглядеть в далеких наших предках естественное для человека стремление к добру.
— Для чего он нужен, этот Васька? — впервые за все время Сапар улыбнулся, зубы его блеснули перламутром.
Сразу не поняв, о чем речь, о каком Ваське, Сергей запнулся и умолк, растерянно посмотрев на Веру. Она промолчала, только кивнула ему ободряюще, и крестик в вырезе кофточки качнулся, сверкнув ослепительно. И Сергей вспомнил фильм, о котором одно время много говорили в школе, — о воспитании любви к животным и через это — добра. Он так и назывался: «Кому он нужен, этот Васька?» Кота звали Васькой.
Сергею приятно было смотреть на Веру, как полыхает она в зареве заката. Брюки ее впрямь точно пламенем были объяты.
Вдалеке протяжно пропел автомобильный сигнал — наверное, у Игоря кончалось терпение.
Пора
— Занятный ты парень. Только с этой твоей работой пропадешь. О себе надо думать, вот что. Последнее никто тебе не отдаст, даже делиться не станет, это точно. — Уже на пандусе, обернувшись, он добавил самоуверенно: — У тебя зарплата маленькая, потому и пишешь. Сотни б три имел, на кой тебе ляд тогда…
Они шли вдвоем, а девушки позади, поотстав. Внизу уже лежали сумерки, и вода в арыке журчала по-вечернему — глуше, спокойнее, умиротворенней.
— Зря ты так, — сказал Сергей, еще не зная, чем подтвердить свою правоту, каким таким фактом, чтобы не забылся, запомнился, возвращал бы потом к этой теме, к размышлениям над ней, и вспомнил. — Ты вот послушай стихи.
И быль с былиной породнила, И нас оставила в долгу, И сберегла и подарила Во Пскове «Слово о полку». И это «Слово» дышит с теми, Кто сохранил былого след. Недаром, озаряя темень, Века сгорели, как ступени Нас поднимающих ракет!Сапар посмотрел на него странным взглядом.
— Ты знаешь, кто написал это? — Сергей остановился и взял Сапара за руку, внимание его привлекая, не давая отвлечься.
— Да вот такой же…
И хотя пренебрежение, явное желание обидеть, принизить, осмеять были в этой фразе, в том, как сказал ее Сапар и как посмотрел, Сергей, подавив в себе возмущение, произнес без рвущейся наружу резкости:
— Да, такой же. Он был подполковником, военно-воздушную академию кончил, кандидат наук, доцент, работа перед ним такое открывала!.. А все бросил, ушел в отставку — в лирики пошел. Стал писать стихи. Он погиб в альпинистском походе. Кикин его фамилия. Может, попадется когда книжка, чтоб знал. А теперь иди, приятель тебя заждался.
Сергей слегка оттолкнул его, и Сапар не мог не почувствовать брезгливости в этом жесте.
Приятелей своих и в самом деле заждался Игорь. Дверцы машины были распахнуты, чтобы изгнать зной, сам Игорь сидел внутри, руки положив на руль.
— Поехали, — сказал он раздраженно. — У меня дела в городе.
Оставшись стоять поодаль, Сергей смотрел, как девушки влезли в машину, неудобно выворачивая ноги в узких юбках, как небрежно сел рядом с Игорем Сапар и Игорь вставил ключ зажигания и завел мотор. Захлопали дверцы, одна только осталась открытой — для Веры.
Сергей повернулся к ней. Она подошла, встала рядом, взмахнула рукой:
— Я остаюсь! Пока!
Видно было, как короткое замешательство произошло там, в машине. Игорь хотел выйти, но Сапар удержал его за руку, сказал что-то, и оба зло глянули в сторону оставшихся. Машина рванулась, дверца с треском захлопнулась уже на ходу.
— Ну их, — беспечно сказала Вера. — Сейчас автобус придет, мы поедем ко мне, и ты почитаешь мне свою рукопись. Она же у тебя в портфеле, правда?