Горькую чашу – до дна!
Шрифт:
Внезапно на меня навалилась страшная слабость. Против входа в отель на берегу реки стояла одинокая скамья. Я присел. В этот момент я явственно услышал голос, говоривший: «Что ты ни делаешь, все зря. Куда ни глянешь, выхода нет. Что ни предпримешь, все проваливается. Ты знаешь, ты чувствуешь это. И знаешь: это конец». Голос был мой собственный.
Сквозь завывание ветра послышался звук приближающихся шагов.
Я отчетливо различил шлеп-шлеп резиновых подошв мужских башмаков по каменным плиткам. Прохожий
Шлеп-шлеп. Шлеп-шлеп.
Вот он поравнялся со мной.
Шлеп-шлеп.
Сейчас пройдет мимо.
Шлеп.
Не прошел.
Он остановился. Я увидел его башмаки. Они были без каблуков и на мягкой резиновой подошве, но не мужские.
Мой взгляд скользнул выше. Я увидел брюки из серой фланели. Еще выше скользнул мой взгляд. И я увидел фланелевое пальто с широким воротником. Я увидел женщину в модных роговых очках на красивом славянском лице, в котором, как в зеркале, отражалась чистота ее души.
– Вот ваша коробочка, – сказала Наташа Петрова. Из-за сильного ветра голова ее была повязана светлым шарфом, скрывавшим черные волосы.
5
Я встал со скамьи.
Протянул руку. Взял коробочку. Открыл ее. Увидел кольцо. Вновь закрыл.
– Что вы здесь делаете?
– Гуляю.
– В такое позднее время?
– Не спится. Я живу здесь рядом, сразу за углом. – Она показала где. – И всегда здесь гуляю.
– Каждую ночь?
– Каждую ночь.
Свет луны упал на ее лицо. За стеклами очков чистым и ясным блеском лучились ее огромные глаза. Это лицо было неспособно лгать и притворяться, оно дышало одним: жаждой правды и знания.
– И всегда ходите вдоль берега?
– В общем, да. – Она не сводила глаз с моего лица. – Вот только сегодня я бродила туда-обратно перед отелем.
– Перед отелем?
– Да.
– А почему?
– Сегодня вечером я много думала о вас. – Она сказала это так же серьезно и деловито, как некогда: «У вас пульс сто двадцать в покое».
Я тупо уставился на нее. Что она за женщина?
– И долго вы уже тут прогуливаетесь?
– Наверное, около часу.
Из гостиничного бара вырвался шквал танцевальной музыки. Перед входом в отель остановилось такси, из него вышла супружеская пара.
– Ваша жена уже спит, мистер Джордан?
– Как вы узнали, что коробочка с кольцом принадлежит мне?
– Я видела, как вы ее искали.
– Вы не могли знать, что именно я ищу.
– Знала.
– Откуда?
– Я видела, как коробочка упала. – Она подняла глаза к балкону Шерли, в комнате которой не горел свет. – Я услышала крик, взглянула вверх и увидела там, на балконе, вас
– Падчерица. Что вы еще видели?
– Все было очень быстро.
– Что было очень быстро?
– То, что там наверху произошло.
– А что там наверху произошло?
– Это вам лучше знать. На секунду мне померещилось, будто ваша падчерица хотела броситься с балкона, а вы ее удержали. Но это, разумеется, чушь.
– Разумеется. С чего бы моей падчерице бросаться с балкона?
– Вот именно. Но ее крик очень меня напугал, знаете.
– Она вскрикнула, потому что выронила коробочку с кольцом.
– После я это сообразила. Поэтому подняла коробочку и стала ждать. Должны же вы были спуститься и поискать.
После этих слов мы молча обменялись долгим взглядом.
– Я вам чрезвычайно благодарен, – сказал я наконец. – Разрешите теперь проводить вас домой.
– Нет, я еще погуляю. Кольцо очень красивое и очень дорогое. Читают ли американские школьники немецких классиков?
– Да. А почему вы об этом спрашиваете?
– У Шиллера есть стихотворение об очень красивом и драгоценном кольце. Но вы его, вероятно, не знаете.
– Вы правы, не знаю.
– Спокойной ночи, мистер Джордан.
– Спокойной ночи, фрау доктор. Отойдя два шага, она вдруг остановилась:
– Я солгала вам, мистер Джордан. На балконе я видела не только вас с вашей падчерицей.
– Что же еще?
– Я видела вашу падчерицу одну. Я видела, как она колебалась, то бросаясь к перилам, то отшатываясь назад. Я замерла внизу, не решаясь ни крикнуть, ни перебежать на ту сторону улицы, боясь, что любой шум может толкнуть ее на худшее. Я стояла вот тут, за этим деревом.
– Хочу вам объяснить…
– Не надо ничего объяснять…
– Нет, надо. Видите ли, моя падчерица…
– Спокойной ночи. – Впервые в голосе Наташи, прервавшей меня на полуслове, послышались резкие нотки. Потом она вдруг как-то странно вытянула вперед руку, перекрестила мой лоб и сказала по-русски: – С Богом!
После чего повернулась и быстро зашагала вниз по аллее, окаймленной голыми деревьями, вдоль ряда матово сияющих жемчужным светом круглых фонарей, в сторону моста Альте-Ломбардсбрюкке. Больше она не оборачивалась, и шлепанье резиновых подошв по мокрому асфальту быстро унес в сторону ветер. Я подождал, пока ее смутный силуэт не растворился полностью в темноте ночи. Потом пересек улицу и вернулся в отель.
С Богом!
В ту ночь для меня это был просто набор звуков. Теперь-то я знаю, как пишутся эти русские слова, с которыми Наташа перекрестила мой лоб. Теперь-то я знаю, что они значат: в России родные, друзья, любящие друг друга люди говорят эти слова, прощаясь перед долгой разлукой.