Горькую чашу – до дна!
Шрифт:
– А платье мне все же придется снять, – воскликнула она и, пошатываясь, направилась в свою спальню, расположенную по другую сторону гостиной. Служащие отеля отперли к ее приезду двойную дверь с мягкой обивкой, увеличив таким образом занимаемый нами номер. Ванных комнат тоже теперь было две.
Джоан оставила дверь полуоткрытой. И мы с Шерли слышали, как она посмеивается и говорит сама с собой:
– Правда-правда, каждый раз, открывая бутылку, он… Мы с Шерли обменялись быстрым взглядом.
Она хрипло
– Привет от твоего друга Грегори.
Я шагнул к ней и положил ладонь на ее обнаженное плечо. Но когда наклонился, чтобы поцеловать ее волосы, она отшатнулась и прошипела:
– Оставь!
– Шерли!
– Если ты ко мне прикоснешься, я закричу! – Она тоже была пьяна, как и мы с Джоан. Все, что произошло этой ночью, можно объяснить только этим. Мы были пьяны. Пьяны все трое. Только так и могло произойти то, что потом произошло.
– Возьми себя в руки!
– Больше не могу. Больше не могу. Я сойду с ума, если это продлится хотя бы пять минут!
Продлится? Пять минут? Да ведь все только начинается!
– Мне все время кажется, что меня вот-вот вырвет! Все время тошнит. Уже несколько недель. Дай мне еще чего-нибудь выпить.
– Тебе уже хватит.
Она вырвала у меня из рук бутылку шампанского и налила себе полбокала. При этом глядела на меня так, как будто я – ее злейший враг, воплощение всего, что она ненавидит. Потом прошептала:
– Питер, я тебя люблю… Пьяна Пьяна. Совсем пьяна.
– …но я этого не выдержу, этого я не выдержу. Нет! Никогда!
Из соседней комнаты донесся голос Джоан:
– Проклятая молния! Шерли, не можешь ли мне… – В следующий миг мы услышали ее смех: – Ну вот, теперь я ее сломала. А, наплевать! – Раздался стук ее каблучков, удаляющихся в сторону ванной.
– Есть у тебя знакомый врач?
– Ты с ума сошла? Она же слышит каждое слово!
Я едва успел отступить на шаг, как Джоан бесшумно вернулась в гостиную. На ней был тонкий черный халатик, очень короткий. Туфли она сняла. Потому и появилась так бесшумно.
– Это злосчастное платье! – Джоан потянулась. Она ничего не заметила. В самом деле ничего? – Наконец-то сбросила с себя все эти тряпки! До чего же приятно! Шерли, почему ты на меня так смотришь? Я уже тринадцать лет замужем за этим господином. – Она поцеловала меня и смеясь проследовала в мою спальню, где тотчас включила радио. Зазвучала джазовая музыка, исполняемая небольшим оркестром. Джоан растянулась на двуспальной кровати, на которой я спал со дня своего приезда в Гамбург, на этой широченной кровати, на которой я всего несколько дней назад (целая вечность!) умирал – или считал, что умираю. – Питер, принеси мне мой бокал!
Я принес.
– Шерли, иди к нам сюда. Шерли тоже вошла в мою спальню.
Из приемника лилась тихая, томная музыка.
– Чушь несусветная, – сказала вдруг
– Что чушь?
– Две спальни, вот что. Можешь ты мне объяснить, зачем нам с тобой две спальни?
– Я встаю в шесть утра.
– Ну и что? Думаешь, я не могу встать в шесть?
Я промолчал. Шерли прихлебывала шампанское. Я думал: ей надо бы кончить пить. Всем нам надо бы кончить. Причем немедленно. Прежде, чем случится несчастье. Я должен что-то сказать. Я должен что-то сделать. Я ничего не сделал. И ничего не сказал. Я продолжал пить.
– Скажи, что ты мне веришь! – вдруг заявила Джоан, лежа на кровати.
– В чем?
– В том, что я могу встать в шесть утра.
– Конечно, верю.
– Вот видишь! Поэтому вторую спальню мы будем использовать как гардеробную и… – Джоан не договорила. И вдруг приподнялась. Крашеные волосы свисали ей на лоб, лицо покрылось красными пятнами. Халатик распахнулся у ворота, и я увидел увядшую кожу ее шеи и плеч. Губы Джоан дрожали.
– Что с тобой?
– Разве ты не слышишь? Они же играют нашу песню!
Пианист закончил сольную партию, вновь вступили ударные, потом труба. Джоан хрипло запела:
– «Печальный лондонский туман навеял на душу дурман…» – И, обращаясь к Шерли, сказала: – Это наша песня… Когда мы познакомились… Мы были молодые тогда… «И утро страх большой внушает, и все вокруг свой шарм теряет…» Ах, Шерли, когда-нибудь и к тебе придет такое чувство, такая любовь… Мы заказывали эту песню во всех барах, где появлялись… – Она опять отхлебнула из бокала, и немного шампанского пролилось, потекло по шее и оставило пятно на белье. – «О сколько, сколько это будет длиться», – пела Джоан. Она схватила мою руку и прижала ее к губам.
Шерли тотчас поставила свой бокал.
– Не сердитесь на меня, но сейчас я пойду к себе.
– Я немного навеселе… Тебя это раздражает, правда?
– Что ты, мама, отнюдь! Просто я очень устала.
– Здесь все свои. Так что ничего страшного, если твоя мамочка немного навеселе. Вы же ее не предадите, правда? – И она опять запела под музыку из приемника: – «Но время сказок может повториться…» – Потом вновь заговорила: – Предать. Меня. Способны ли вы оба на это?
Она была уже в стельку пьяна.
– Джоан, – сказал я. – Прекрати, в самом деле!
– Вы не способны на это?
– Конечно, нет!
– Можете мне в этом поклясться? Да? Поклянитесь, что не предадите меня!
У Шерли был такой вид, будто ее вот-вот вырвет.
– Мы клянемся, – сказал я.
– Тогда все в порядке… И У меня… У меня есть для вас подарки.
– Не надо никаких подарков!
– Нет, надо… Я собиралась преподнести их вам завтра… Но раз вы такие милые… и с пониманием отнеслись к тому, что мамочка немного перебрала… я хочу вручить их сейчас…