Горная весна
Шрифт:
Олекса начал издалека, осторожно, чтобы не вспугнуть Твердохлеба:
— Петр Васильевич, вы знаете, какое у нас в Яворе положение: не успеваем вывозить заграничные и наши грузы. Торговый оборот с Чехословакией и Венгрией вырастет вдвое, если быстрее будем поднимать поезда в горы и быстрее спускать, если наши паровозы будут работать с полной нагрузкой.
— К чему эта присказка? Выкладывай сердцевину. Живее!
— Хорошо… — Олекса в одно дыхание выложил все, к чему стремился со всем пылом своей юной,
Твердохлеб толкнул плечом молодого машиниста:
— Ну и говорун же ты, Сокач! Тебе бы на собраниях с докладами выступать. Приедем вот домой, так звони во все колокола, туда и сюда вноси свои предложения. Может быть, чего и добьешься. А пока надо работать, как все работают. Аида!
Твердохлеб двинулся к своему паровозу. Олекса схватил его за плечо:
— Постойте, Петр Васильевич! Можно сейчас попробовать. Давайте одной тягой спустим поезд. Я стану в голову, один буду вести поезд, а вы так… с пролетной трубой… только для близнру будете поддакивать мне своими сигналами.
— Так, Олекса, так… — проговорил старый машинист, ежась под свирепым северным ветром Верховины. — Спускать поезда одним паровозом, конечно, можно. А как же в гору?
— Только до Буйволца будем идти одной тягой. Дальше дежурный толкач поможет.
— Не вытянешь в одиночку и до Буйволца. Жилы надорвешь.
— Что вы, Петр Васильевич! Ведь один раз уже вытянул и не надорвался.
— Когда это было? — нахмурился Твердохлеб.
— Вчера, когда мы с вами тащили соляной поезд. Я шел с полной выкладкой, а вы…
Олекса остановился, прикусил губу. Поздно!
Петр Васильевич круто повернулся и, подгоняемый снежным ветром, пошел к своему паровозу. Взявшись за перила, он бросил через плечо:
— Становись в хвост и не мудри, если не хочешь потерять право управления, а заодно и горячую свою голову.
Олекса не стал возражать Твердохлебу, хотя решительно не согласился с ним. Удивительно, как опытный, заслуженный машинист не понимает того, что так ясно ему, молодому машинисту Сокачу! Почему он, старый рабочий, правды не любит? Поседел в рабочих рядах, двадцать лет людей учил, звал их вперед, к новой жизни, а теперь сам за старое цепляется. Почему? Боится, как бы молодые не обогнали его?
— Слыхали? — спросил Олекса, взобравшись на свой паровоз.
— Как же! Ни одного слова не пропустили. — Кочегар Иванчук пытливо посмотрел на машиниста. — Ну и как? Испугал тебя этот… Твердолобый? Поплетемся у него на хвосте?
— Пойдем в голове.
«И зачем ему это надо? — подумал Андрей Лысак. — Чего он, дурак, поперед батьки в пекло лезет?»
— Пойдем в голове, — повторил Олекса и включил
— Говорит тринадцатая. С добрым утром, Татьяна Степановна!
Олекса переключился на прием, выжидательно смотрел на черную коробку. Радио молчало.
— Алло! Говорит тринадцатая. Татьяна Степановна, товарищ Королевич, вы меня слышите?
В динамике что-то захрипело, запищало, взвизгнуло. Преодолевая шум разрядов, откликнулся густой бас:
— Да, да! Слушаю!
—. Кто это? — изумился Олекса.
— Диспетчер Рыжов, Здравствуйте, товарищ Сокач. Доложите обстановку.
— Какую?
— Известно, какая обстановка меня интересует: огонь, пар, исправность механизмов.
— Все в порядке, — уныло отрапортовал Олекса.
— Очень хорошо. Слушайте мой приказ: выходите в парк отправления, на пятый путь, под маршрутный номер 679. Будете спускать поезд одним паровозом…
— Что… что вы сказали? — Олекса не поверил тому, что слышал.
— Я сказал, что вы будете спускать поезд самостоятельно, одним паровозом. Конечно, в том случае, если вы готовы к этому.
— Готов, готов, товарищ Рыжов! — закричал Олекса.
Диспетчер все с тем же нетерпением, как бы раздраженным голосом сказал:
— Мы так и думали… Татьяна Степановна, ваш учитель Головин, начальник отделения дороги и я. Действуйте!
—. Есть действовать! — Олекса выключил радио, щелкнул по черной коробке ногтем. — Бог, а не человек!
Олекса провел «Галочку» мимо паровоза Твердохлеба. Старый механик, мрачный и злой, стоял у окна: ему, повидимому, уже был известен приказ диспетчера.
— Счастливо оставаться, Петр Васильевич! — Олекса дружелюбно помахал шапкой.
Твердохлеб повернулся к Сокачу спиной.
«Галочку» прицепили к тяжелому составу пульманов, груженных железной рудой.
«Если такой поезд разнесет на уклоне, то и костей не соберешь», — подумал Андрей Лысак. Он уже не дремал. До сна ли ему теперь! Сидел у окна и с тревогой поглядывал на Сокача: уверен ли тот в своих силах, в паровозе, сумеет ли благополучно спустить поезд или наломает дров?
Да, как будто уверен: рука твердо лежит на реверсе, в глазах — ни искорки беспокойства. Только по губам его, бледным, плотно сжатым, можно было догадаться, что он волновался.
Андрей на всякий случай пересел поближе к двери, чтобы во-время соскочить, если паровоз перестанет повиноваться Олексе.
В гору, до перевала, «Галочка» медленно, с большой натугой тащила поезд. На перевале, в первом туннеле, Олекса закрыл регулятор.
Четырехосные пульманы, туго сжатые в единое целое, в тяжеловесный поезд, набирали скорость. За окном, в утреннем тумане, мелькали телеграфные столбы, отвесные стены межтуннельных выемок, ветвистые елки, закутанные в пухлые снега.