Горная весна
Шрифт:
Думы о Вероне, размеренный, спокойный перестук колес убаюкали Андрея. Он так крепко заснул, что кочегар Иванчук с трудом растолкал его:
— Эй, практикант, вставай, приехали!
Андрей открыл глаза, вскочил. Поезд стоял на равнине, на сортировочной станции. Вдали, поверх красных крыш вагонов, виднелись хорошо знакомые белоснежные стены верхних этажей яворского вокзала. Олекса Сокач и его помощник Микола Довбня осматривали паровоз.
Андрей сполоснул лицо водой из инвентарного чайника, утерся носовым платком, тщательно причесался,
Олекса и Микола молча, с любопытством уставились на практиканта, ждали, что он скажет, что сделает.
Андрей подал машинисту руку и, выдавив на лице дружескую, как ему казалось, улыбку, сказал:
— До свидания. Спасибо за науку.
Андрей отправился в город через вокзал. Купив в ресторане сигарет, выпив бутылку свежего московского пива и сто граммов водки, он вместе с потоком людей, прибывших с дачным ужгородским поездом, вышел на вокзальную площадь, пересек ее и не спеша, прохлаждаясь в густой тени деревьев бульвара, побрел домой, раздумывая, какой костюм и какую рубашку наденет, как проведет день до вечера. Несмотря на печальные результаты поездки, Андрей не унывал.
По бульварной брусчатке, помытой недавним дождем, прошумел ужгородский автобус, полный пассажиров. Им управлял молодой шофер с той кажущейся небрежностью, которая доступна только опытному, и уверенному в себе водителю: локоть левой руки выставлен в окно, в углу рта — дымящаяся папироса, глаза больше смотрят на прохожих, чем на дорогу.
«Буду шофером», — решил Андрей, провожая взглядом автобус.
— Олекса!.. — закричала какая-то красивая девушка, высунувшись из окна автобуса и махая платком. На ней было белое платье в черный горошек. Густые пышные волосы, чуть растрепанные ветром, горели на солнце. Сверкали зубы в улыбке.
Андрей не сразу узнал в красавице Верону. Не сразу сообразил, что она окликнула его, что ему махала платком, ему улыбалась. Только минуту спустя до его сознания дошло, что ему надлежало делать. Размахивая фуражкой, он бросился за автобусом, закричал:
— Верона!.. Верона!..
Пробежав метров сто, Андрей остановился. Что он делает? Чем все это может кончиться?
Автобус повернул направо и, больше чем наполовину скрытый, остановился на углу проспекта. Верона, конечно, сейчас выскочит из машины и устремится навстречу… Олексе Сокачу.
Что же делать? Андрей огляделся по сторонам, выбирая наиболее краткий и удобный путь бегства. Пробежав поперек бульвара, он с сильно бьющимся сердцем, тяжело дыша, боясь оглянуться, ворвался в парикмахерскую.
— Побрить! — пробормотал он, опускаясь в кресло.
Пока мастер скоблил ему кожу, Андрей, втянув голову в плечи, украдкой поглядывал в зеркало, отражавшее кусок улицы и бульвара.
Девушка в белом в черный горошек платье, со светящимися волосами стояла под цветущими каштанами и с недоумением оглядывалась по сторонам.
Андрей
Андрей заерзал на кресле, попытался подняться. Но эта попытка была такой слабой, что мастер только спросил:
— Беспокоит?
— Нет, нет, — торопливо проговорил Андрей, и мысли его стали опять мрачными.
«Какой ты дурак! Зачем… ну зачем, скажи, назвался Олексой? Ведь ты ей понравился, ты, а не Олекса Сокач, не его имя. Теперь же, узнав, что ты самозванец, Верона испугается, убежит или милицию позовет».
Кляня себя, Андрей продолжал наблюдать за Вероной. Девушка все еще стояла под каштанами, не хотела, верить, что обманулась, все еще ждала…
— Пожалста! — объявил парикмахер.
Андрей с трудом оторвался от кресла. Расплачиваясь, долго собирал по карманам мелочь. Уходя из парикмахерской, тщательно прилаживал перед зеркалом фуражку. Наконец, взявшись за ручку двери, осмелился взглянуть на бульвар. Вероны уже не было под каштанами. Андрей с облегчением вздохнул, вышел на улицу, и тут наткнулся на своего благодетеля.
Дядя Любомир стоял одной ногой на тротуаре, другой — на ящике чистильщика обуви. Черноголовый, замурзанный и босой мальчишка из Цыганской слободки куском старой суконки наводил глянец на поношенные башмаки Крыжа.
Поспешно расплатившись с цыганенком, Крыж взял своего подопечного под руку:
— Здравствуй, Андрейка! Ну, как прошла твоя первая поездка? — спросил он, увлекая Лысака в тень бульварных каштанов.
— Плохо, дядя Любомир.
— Почему?
— Не для меня такая работа. Не понравился паровоз. Хочу перекантоваться на другую профессию.
Крыж так крепко стиснул руку Андрея, что тот скривился от боли и с удивлением посмотрел на благодетеля.
— Брось и думать об этом! Твое место на паровозе. Слышишь? Садись!
Они расположились на уединенной, скрытой молодой зеленью скамейке.
— Выполнил поручение?
— Какое? — В голосе и в глазах Андрея были робкое недоумение и растерянность, вызванные столь резкой переменой дяди Любомира. Всегда был таким добрым, тихим, услужливым, а теперь чужой и злой. Что с ним произошло?
— Ты уже забыл, какое я давал тебе поручение? Туннели!
— А!.. Всё сделал. Вот. — Андрей достал из кармана записную книжку и передал ее Крыжу.
Злые морщины на бритом, сухом и жестком лице Крыжа разгладились, и на губах показалась улыбка:
— Даже записал. Хорошо! Молодец! Спасибо! Надеюсь, записывал умело, не на глазах у всех… — Он поднял очки на лоб, насмешливо прищурился. — Помнишь, Андрейка, какую ты мне дал расписку, когда брал деньги?
— Помню. А почему вы сейчас спрашиваете об этом?