Горная весна
Шрифт:
– Вот и хорошо. Устраивайся. Околдуй Олексу… - Крыж подмигнул.
– Ты любого приворожишь, если захочешь. Ну, будь здоров!
Андрей насмешливыми глазами проводил щедрого, с неба свалившегося дядюшку, передернул плечами: «Чудеса, да и только! Уж не побочный ли я сын Крыжа?»
Как и все недалекие, не привыкшие и не умеющие думать люди, он недолго размышлял над тем, что произошло. Через двадцать минут, расплатившись с официанткой, сытый и чуть-чуть хмельной, неторопливо, по-праздничному шагал он по главной раховской улице. Озираясь по сторонам,
Пока Андрей прогуливался в ожидании автобуса, Крыж, воспользовавшись первым свободным такси, на полной скорости спускался с холодной Верховины на теплые, обогретые весенним солнцем закарпатские предгорья. Задолго до захода солнца он был в Яворе, на Железнодорожной.
Марта Стефановна встретила его, как обычно встречала в последнее время, - испуганно-радостно, безмолвно, цыганскими своими глазами спрашивая: «Ну, какой у тебя еще сюрприз?»
– Был в Рахове, - начал Крыж без предисловий целуя унизанную кольцами и браслетами руку своей помощницы.
– Видел Андрея.
– Андрея?
– Марта Стефановна переменилась в лице, с надеждой посмотрела на дверь.
– Где же он?
– Часа через два-три будет дома. Предупреждаю: приедет сердитый… Почему? Злится на тебя за то, что ты ему не прислала ни одного денежного перевода.
– Как - не прислала? Каждое первое число переводила телеграфом по пятьсот рублей. Ты же знаешь, Любомир!
– Ты ошибаешься, сердце мое. Переводы были мои, а не твои.
– Любомир, я не понимаю… - Черные, жгучие глаза Марты Стефановны стали круглыми и белесыми, как у совы, от страха перед новым сюрпризом, который, как она предчувствовала, приготовлен ее другом.
– Потом все поймешь. А сейчас выполняй все, что я тебе скажу. Ты должна до поры до времени держать Андрея в черном теле. Хлебом корми вдоволь, а денег не давай. Ни одного рубля. Слышишь? Ни одного рубля.
– Любомир, что ты еще задумал?
– Сама все увидишь скоро. Потерпи.
Он на прощанье похлопал Марту Стефановну по дряблой, натертой карминовым кирпичиком щеке и удалился.
Андрей тем временем не очень рвался в Явор. Погуляв по Рахову, проветрившись, окончательно отрезвев, он последний раз взглянул на праздничных верховинок и только тогда отправился на автобусную станцию, которая была расположена на набережной, в двух шагах от Тиссы.
Ежась под холодным ветром, дувшим сверху, от истоков Черной Тиссы, Андрей подошел к остановке. На длинной скамейке под навесом ожидал автобуса единственный пассажир - девушка с рюкзаком на спине, с непокрытой головой, в теплой, мужского покроя куртке, в грубых башмаках, с книгой в руке.
– Вы последняя на автобус?
– спросил Андрей тем мягким, немного певучим голосом, каким разговаривал - только с людьми, которым очень хотел понравиться.
Девушка с досадой закрыла книгу, подняла голову, посмотрела на Андрея. У нее были удивительно свежие,
– Я и последняя, я и первая, - снисходительно-насмешливо ответила она и, опустив голову, снова принялась читать.
«Ишь ты, какая гордая!» - подумал Андрей, улыбаясь и с удовольствием рассматривая затылок девушки, покрытый светлым пухом волос. Несмотря на свою молодость, Андрей не испытывал никакой робости перед девушками, знакомыми и незнакомыми. Ему еще не было и шестнадцати лет, когда он начал завоевывать их благосклонность редкими галстуками, цветными свитерами, особого покроя курточками, стройной спортивной фигурой. К двадцати годам он прослыл среди товарищей бывалым кавалером, опасным сердцеедом.
– Вы вверх или вниз?
– присаживаясь рядом с девушкой, спросил он.
– Вниз, - неохотно ответила она.
– До Явора?
– Нет, дальше, до Ужгорода, - сказала она после строгого, продолжительного молчания.
– А скоро будет автобус?
Она посмотрела на часы, потом на мокрую дорогу:
– Должен быть с минуты на минуту, если не опоздает.
Эти незначительные вопросы подготовили, как казалось Андрею, почву для знакомства. Он был уверен, что через несколько минут ему будет известно, кто эта девушка, где она была, работает или учится, на какой улице живет и т. д.
Продолжению так удачно начатого разговора помешало появление женщины из цыганской слободки, каких в Закарпатье немало. Позванивая ожерельем из старинных монет - русских, австрийских, венгерских, румынских, чешских, немецких, - цыганка подошла к Андрею, бесцеремонно села рядом и, закинув за плечи иссиня-черные косы, достала из бездонного кармана широченной цветастой юбки пухлую засаленную колоду карт:
– Погадаю, чернобровый! Всю счастливую судьбу предскажу. Позолоти ручку!
Андрей положил на ладонь цыганки три рубля:
– Гадай, да только поскладнее ври.
Цыганка заученной скороговоркой предсказала Андрею, что в самом скором времени его ждет большая удача в жизни, что все самые темные углы его дома посветлеют, что его счастью будут завидовать люди.
Андрей со снисходительной улыбкой посмотрел на цыганку, сказал:
– А нельзя ли конкретнее погадать насчет счастья? Какое оно? Скоро, например, я женюсь?
– Ты, чернобровый, в мыслях своих уже собираешься свадьбу праздновать, уже молодую жену свою на престол возводишь…
– Довольно!
– остановил Андрей цыганку.
– Спасибо.
Она охотно оставила в покое Андрея и принялась за девушку с рюкзаком:
– И тебе, красавица, погадаю.
Девушка засмеялась и спрятала руку за спину, решительно покачала головой:
– Не хочу!
– Боишься правде в глаза смотреть?
– спросила цыганка, презрительно щурясь.
– Ладно, шагай дальше, пророчица!
– Андрей слегка подтолкнул цыганку в спину.
Она удалилась, что-то недовольно бормоча вполголоса.