Горничная Карнеги
Шрифт:
Он снова заговорил, обращаясь ко мне:
— Мальчишкой я работал рассыльным в телеграфной компании. Тогда гарь от заводов была еще гуще, все небо над городом затягивал черный смог, так что в иные дни я не мог разглядеть даже собственных рук прямо перед глазами. Я разносил телеграммы и, чтобы не нарушать сроки доставки, запоминал расположение улиц, потому что не всегда видел, куда иду. Иногда я помогал другим рассыльным, заблудившимся в темноте. Выводил их за руку — в прямом смысле слова. Из этого опыта я извлек один важный
Я не понимала, зачем он рассказал мне эту историю и почему вообще со мной заговорил. Пытался меня утешить? Но, независимо от побуждений, его поведение было категорически неприличным, и мне не хотелось, чтобы другие пассажиры подумали, будто я чем-то его спровоцировала. Я придвинулась еще ближе к окну, так что стекло запотело от моего дыхания.
— Возможно, еще одно стихотворение Роберта Бернса поднимет вам настроение? — спросил незнакомец.
Я обернулась к нему, присмотрелась получше и только тогда поняла, что рядом со мной сидел старший мистер Карнеги.
Он продолжал как ни в чем не бывало:
— Хотя в прошлый раз, помнится, вы прослезились, когда я читал стихи мистера Бернса. Наверное, лучше выбрать другого поэта.
Заикаясь и путаясь в словах, я принялась извиняться. Мне действительно было неловко оттого, что я повела себя грубо и не поздоровалась с сыном хозяйки. И вдвойне неловко из-за своих горьких слез, столь неуместного на публике проявления эмоций.
— П-п-прошу прощения, мистер Карнеги, что не узнала вас сразу. Я не ожидала встретить вас в общественном транспорте. Пожалуйста, извините меня.
— Вам не за что извиняться, мисс Келли. — Любезно проигнорировав мою оплошность в несоблюдении правил хорошего тона, он ухватился за более безопасную тему о транспорте. — Да, я нередко езжу на службу в семейной карете. Но, честно говоря, мне больше нравятся поезда или конные трамваи. Я начинал свою предпринимательскую карьеру в железнодорожном бизнесе, где подвизаюсь и по сей день, и любая поездка по рельсам, так сказать, возвращает меня к корням.
— Это очень благородно, мистер Карнеги.
— Да какой же я благородный, мисс Келли. Мы, Карнеги, простые люди из простого шотландского городка.
Меня поразила его откровенность. Миссис Карнеги тщательно избегала всяческих упоминаний о происхождении своей семьи, хотя оставалась искренней патриоткой родной Шотландии. Я, разумеется, подозревала, что Карнеги — выходцы из низов, если судить по тому, что хозяйка была не знакома с нюансами поведения в высшем обществе и, хотя и не явно, все-таки обращалась ко мне за советом. Однако я не имела никаких подтверждений этой догадки, за исключением туманных намеков мисс Койн и мисс Куинн, барышень во всех отношениях неприятных. И вот теперь подтверждение появилось. Из первых рук.
Обезоруженная его искренностью, я заговорила свободно. Впервые с тех пор,
— Мистер Карнеги, жизнь в вашем доме нельзя назвать простой. Вы живете как в сказке. — Я сразу же пожалела об этих словах, нарушающих все границы дозволенного, и попросила прощения.
— Мисс Келли, вы опять извиняетесь, хотя не сделали ничего дурного, — сказал он. — Вы полностью правы. Мы живем отнюдь не просто. Я много работал, чтобы подарить матери дом и обеспечить ей безбедную жизнь, которой она, безусловно, достойна. И все же я подозреваю, что мы с вами росли в очень разных условиях, и мое воспитание не может сравниться с вашим.
Наш разговор проходил так легко и естественно, что я чуть было не рассмеялась и не сказала всю правду, чтобы развеять его ошибочные убеждения. Но вовремя остановилась, вспомнив о той Кларе Келли, которой стала теперь, и ограничилась туманной фразой:
— Боюсь, вы сильно переоцениваете мое воспитание, сэр. Мое детство и юность проходили не в роскоши, а в упорной учебе.
Я даже не покривила душой. Отец заставлял нас учиться с младых ногтей, желая, чтобы все три его дочери выросли образованными.
В глазах мистера Карнеги вспыхнули торжествующие огоньки.
— Значит, я все-таки прав. Вам и правда досталось богатое наследие.
В надежде увести разговор от себя я решила вернуться к теме поэзии:
— Как я поняла, Роберт Бернс — ваш любимый поэт, мистер Карнеги?
— Нет лучше поэта для сына Шотландии. А у вас есть свои предпочтения?
Я уже очень давно не вела интеллектуальных бесед с кем бы то ни было и поэтому не сразу нашлась с ответом.
— Мне нравятся многие поэты, мистер Карнеги, но больше всего я люблю стихи миссис Элизабет Баррет Браунинг.
— Я слышал это имя и читал несколько стихотворений, но, честно признаюсь, не являюсь знатоком творчества миссис Баррет Браунинг. Есть ли какое-то стихотворение, которое особенно дорого вам?
— Это сложный вопрос, мистер Карнеги. Каждое ее произведение — истинное сокровище. Но если бы мне пришлось выбирать что-то одно, я назвала бы «Аврору Ли». Только это не стихотворение, а большая поэма. В девяти книгах.
— В девяти книгах?! — воскликнул он. — Ваше любимое стихотворение занимает аж девять книг? Бесподобное произведение, полагаю.
Я рассмеялась, прикрыв рот рукой.
— Так и есть.
— Что привлекает вас в «Авроре Ли»?
Я надолго задумалась, выбирая наиболее безопасную из всех провокационных социально значимых тем, затронутых миссис Баррет Браунинг в «Авроре Ли», — поднимающих, прежде всего, вопросы о препятствиях, которые вынуждены преодолевать женщины, чтобы быть независимыми в мире, где доминируют мужчины. Я вовсе не хотела шокировать мистера Карнеги.
— Наверное, сила характера главной героини, писательницы по имени Аврора, и ее стремление к знаниям.