Город пропащих
Шрифт:
– Отчего же?
– небрежно спросил Мирон. Видно было, что он принимает речь Федора за обычное бахвальство уголовной братвы.
– Потому что мой новый "бык", говорят, братву Лесного потопил, а я ведь с ним работал, из-за них и сел. Так что, в общем-то, ничем не обязан. Всего шесть месяцев на свободе пробыл и загремел. На шесть лет. До сих пор не знаю, кто меня подставил. Да теперь уж разбираться не с кем. Аминь.
Федор махнул рукой, не спуская глаз с Мирона, чье лицо, пока он говорил, пошло красными пятнами. Костик же, наоборот,
– Это ты кого имеешь в виду?
– облизнув языком губы, спросил Мирон.
– Аджиева, Артура Нерсесовича.
– Федор произнес это имя так, будто был с этим человеком запанибрата. И продолжил: - Калаян беседовал со мной. Слышали о таком?
– Ты издеваешься?
– угрожающе надвинулся на него Костик.
– Это тот Калаян, что ли, из-за которого Крот погиб?
– невинно поинтересовался Мирон.
– Я ничего такого не знаю, - отрезал Федор.
– Мне слухи собирать некогда. Мне жить надо, бабки заколачивать. Кто больше даст, к тому и пойду.
– Когда ты с Калаяном говорил?
– спросил Мирон.
– А вот перед тем, как к вам идти. Из-за чего и задержался, не сразу появился у вас. Мне там сказали: еще проверять будут. Может, и не подойду я им.
Костик и Мирон молчали, переваривая услышанное.
– Потом, там ведь с хозяином беда случилась. Наехали на него, но вы об этом знаете, конечно. Газеты писали, - добавил Федор.
– Аджиев - крутой хозяин, - задумчиво произнес Мирон.
– Не боишься?
– Я лапшегонов не люблю, а крутые мне по душе. Я сам крутой.
Федор засмеялся. Он понял, что до печенок достал этих двоих "петушков", и теперь они находятся в шоке, из которого никак не могут выкарабкаться. Ситуация импонировала Стреляному, она отвечала его чувству юмора, его все углубляющемуся с возрастом пониманию комичного. Пусть они думают, что он будет выбирать из тех, кто больше бабок предложит, этот мотив для них понятен и близок. Людишки для них все одинаковы. Только делятся на тех, кто имеет, и кто - нет. За имеющими - сила, остальные - быдло, плебеи, совки. Аджиев такой же. А разве сам Федор не тянется к силе, к власть имеющим и имущим?
Мирон провел рукой по прилизанным донельзя волосам. Не голова, а конфетка. Костик смотрел на шефа просительно, выжидающе. Но, видимо, никак не мог собраться с мыслями.
– А не боишься, что свои замочат?
– спросил Мирон, когда пауза затянулась до неприличия.
– У бандита своих нет, - жестко ответил Федор.
– А я ведь бандит.
– Ну, ты как-то того...
– сморщился Костик.
– Выбирай слова...
– Чем вам это слово не нравится?
– Федор наслаждался их реакцией.
– Однако Крота бросился спасать, - съязвил Мирон.
– Это - святое. Позвали.
– Да ведь Аджиев и замочил Крота, - нахально сказал Костик.
– В отместку за Калаяна. Тоже в газетах писали.
– А вот в это я не верю, - глядя ему прямо в глаза, проговорил Стреляный.
– Но разбираться мне западло. Я не следователь...
– Ну,
– Ты, конечно, сам волен выбирать, куда пойти, но мы бы тебя не обидели... Не пожалеешь, если к нам пойдешь.
– Да разговор все какой-то несерьезный, - нахмурился Федор. Вокруг да около.
– Быстрый ты очень...
– ответил Мирон.
– Верно, у меня реакция хорошая.
– Федор погасил третью уже выкуренную за время разговора сигарету.
Мирон и Костик переглянулись. Федор встал:
– Ну, я пойду?
– Подожди внизу, - попросил Костик. Они остались одни и впервые взглянули друг на друга без напряжения. Этот человек вызвал у обоих какие-то странные чувства. Они начали обсуждать состоявшийся разговор в деталях, но запутались, настолько сильно было удивление от услышанного. Казалось, что все сказанное Стреляным - грандиозная провокация, но смысла и цели ее они не могли доискаться.
Артюхов, как ранее проверил Костик, действительно терся в Воскресенске среди тамошней братвы. И вдруг - Аджиев, кошмар их с Мироном ночей и манящая фигура для босса. Генрих Карлович Шиманко и дня не пропускал, чтобы не заговорить об Аджиеве.
– Надо доложить, - наконец решается высказать главное Мирон.
– Пожалуй, стоит...
– поддакивает Костик. Больше всего на свете он боится ответственности и никогда ничего не решает единолично.
Семен Звонарев чувствовал себя так, будто у него из-под ног уходит земля. Давно он не переживал подобного. Человек в старом пиджаке, накинутом поверх спортивного костюма, неожиданно появившийся в тесноватой комнатке на втором этаже "Утеса", был опасен. Он притягивал к себе такие молнии, от которых мог сгореть синим пламенем не только "Утес", но и весь Сенькин неплохо налаженный бизнес.
Дать ему приют сейчас, не говоря уж о том, чтобы вмазаться в какие-то дела, значило добровольно подставиться под большие неприятности.
А с другой стороны посмотреть, Семена забавляла вся эта ситуация: высокомерный Купец, барин и сибарит, на которого начхала всякая уголовная мелочь, сидел перед ним в обносках с чужого плеча, Небритый, плохо выспавшийся. Конечно, он уже позабыл времена, когда скитался по блатхатам. Трудно было ему, обросшему нежным жирком и привыкшему к кожаным подушкам лимузина, передвигаться по городу пешком или в случайных тачках, где, разумеется, дверцу перед ним никто не открывал.
Что он хотел теперь? Реванша? Но какими силами? Вряд ли он мог надеяться собрать под свои знамена большую команду, а главное профессиональную. Никто не захочет рисковать ради призрачных барышей. Да и надежды на Купца, как на руководителя, невелики. Он и раньше-то не отличался организационным талантом, одна вывеска "вор в законе", вывеской и брал, но теперь не те времена.
– Семен...
– слышит Звонарев настойчивый голос Купца.
– Семен, говорит тот.
– Я ведь за то, чтобы развести макли не западло, а за порядок, за всю мазуту.