Город заблудших
Шрифт:
Поднимаюсь на ноги. Шмотье изодрано. В том числе штаны. Смахивают на фигово обрезанные шорты из семидесятых. Я частично покрыт густой слизью, похожей на ту, что была на мне после стычки с охранниками и доберманом. Мало того, воняю, как гребаная скотобойня в разгар лета.
Там, где должен быть Джаветти, – на крыше «вольво» подо мной, – только кости и ошметки мяса. А я-то думал, что перегнул палку с Нейманом. От Джаветти вообще мало что осталось.
Впрочем, может, ему и этого будет достаточно. Собираю кости в металлическую бочку, поливаю бензином, поджигаю. Даю им хорошенько прожариться.
В
Снимаю Дэнни со «студебекера». Его высохшее тело легкое, как у ребенка. Даже жалко ублюдка. Кладу его на землю и выхожу за ворота, чтобы пригнать его тачку. Паркуюсь в дальнем конце свалки и снимаю номерные знаки. Здесь машину никто не найдет, даже если станут искать. Никому не придет в голову явиться за ней сюда.
Легкая как перышко тушка Дэнни падает в камеру пресса. Туда же бросаю сотню-другую килограммов подвернувшегося под руку барахла. Все перемалывается в паштет.
Обугленные кости Джаветти ждет та же судьба. Но для начала я их ломаю на куски, как только могу. На это уходит какое-то время. Пропускаю его через пресс раз пять-шесть, каждый раз добавляю новую порцию железяк. Что бы ни осталось от Джаветти, оно превратилось в прослойки между остатками сломанных фар и радиаторных решеток. Если бы мог, я б еще и поссал сверху.
Если это не заставит его навсегда подохнуть, тогда уж и не знаю, что еще можно сделать.
До центра города я добираюсь быстро. На дорогах пусто. Сейчас девять утра, и машин должно быть – не протолкнуться. Вчера случилось нечто колоссальное, и, похоже, городу об этом известно. Промчалась настоящая буря, оставив после себя какое-то хрупкое ощущение. Как будто, если тщательно присмотреться, мнимое спокойствие лопнет, как мыльный пузырь. Интересно, сколько людей почувствовало, что произошло. И сколько из них знает, что это было на самом деле.
Я съезжаю с шоссе и несколько раз сворачиваю на боковые улочки, чтобы добраться до «Эджвуда». Из полицейской желтой ленты натворили целую паутину. Повсюду ее поддерживают официального вида подпорки.
Радиорепортажи рисуют картину кратковременного, но мощного всплеска безумия. Окончательное количество жертв пока неизвестно. Похоже, волна бунтов распространилась от Пасадены до Сан-Педро. Грабежи, поджоги, убийства. В целом, ничего нового.
Рассказывают историю о каких-то парнях, одетых, как наемники, которые вихрем промчались по Гриффит-парку и поубивали лошадей в центре верховой езды. В Санта-Монике толпа бомжей убила полдюжины людей на Променаде и пыталась их съесть.
А потом все внезапно прекратилось.
Даже не знаю, что чувствую по этому поводу. Это ведь я положил всему конец. Выходит, я теперь герой? Спас положение? Прихожу к выводу, что герой из меня откровенно хреновый, и выключаю радио.
В притоне-отеле Габриэлы вижу, что бар снова здесь. Обитая красной кожей дверь так же не лепится к месту, как и раньше.
– С возвращением, покойничек, – говорит Дариус, как только я вхожу в бар. Перед ним на стойке высокий
Группа на сцене играет что-то из Гленна Миллера [39] . Фантомные танцоры медленно кружат между столиками.
– Что это? – По запаху на «Кровавую Мэри» не очень-то похоже.
– В основном сок, – отвечает Дариус. – Немножко табаско. Чуточка перца. Капелька другой фигни.
Другой фигни, значит.
– Это меня и беспокоит.
Он смеется:
– Это подарок. Габриэле удалось договориться с парнишкой из медцентра Южно-калифорнийского университета по поводу поставки сердец. Она надеялась обрадовать тебя раньше, но парнишка никак не мог прислать первую партию до сегодняшнего дня. Так что пей, и все заботы улетучатся.
[39]Олтон Гленн Миллер (1904-1944) – американский тромбонист, аранжировщик, руководитель одного из лучших свинговых оркестров (конец 1930-х – начало 1940-х годов) – оркестра Гленна Миллера.
Я смотрю на бокал. Думаю.
– Где она, кстати? – Полагаю, с ней все в порядке, иначе чувак за вахтерским столом что-нибудь бы сказал.
– Хлопочет над своими подопечными. Этим утром многим нужна помощь. У них, так сказать, похмелье тысячелетия. А Габриэла пытается все уладить. Ну так как? Примешь на грудь подарочек от нашей любезной Брухи?
– Нет, – говорю я. – Я свою часть сделки не выполнил. Она ничего мне не должна, потому что камень я не принес.
– Ах, – вздыхает Дариус. – А знаешь, сделки – очень забавные штуковины. Нужно обращать внимание на формулировки. Например, она предлагала тебе найти способ не разлагаться без необходимости поедать сердца. – Он тычет пальцем в коктейль. – А это, друг мой, сделано из человеческих сердец. Она свою часть сделки тоже не выполнила. Хотя, похоже, тебе это вовсе и не нужно. – Он наклоняется через стойку, подмигивает и хлопает меня по груди.
По опыту знаю, что сейф – это всего лишь сейф. Перед тем как уехать с автосвалки, я каким-то обломком продрал дыру у себя в груди и засунул камень прямо под ребра. Там ему тепло и уютно, а я чувствую себя намного лучше, чем за все то время, что хожу трупом.
– Может быть, нам с тобой стоит это обсудить, – говорю я.
– Может быть. Чтоб ты знал, эта штука внутри тебя не очень-то надежно скрыта от чужих глаз. С другой стороны, мало кто из нас может ее увидеть. В общем, у меня есть для тебя предложение. Изволишь выслушать?
– Я весь внимание.
– Я никому не говорю о твоем, м-мм, внутреннем украшеньице. Но, видишь ли, так может статься, что мне все-таки захочется. А когда этот день наступит, единственное, что может заставить меня держать мой дурацкий язык за зубами, – это некий стимул. Ну, скажем, какая-то услуга. Сечешь, о чем я, покойничек?
– Стараюсь. Ты никому ничего не говоришь. Ни малейшего, мать его, намека. Никогда. А я тебе за это оказываю услугу. Ничего не пропустил?
– Нет-нет, все верно. Коротко и по сути. Так как? Договорились? – Он протягивает мне мясистую лапу.