Город Звёзд
Шрифт:
— Мне было бы приятнее, если бы это сделали они оба, — проговорил Аурелио. — Когда два претендента борются за один и тот же приз, они могут стать друзьями. — Он надел шляпу, примяв ею свои темные волосы. На эффект, произведенный его словами, Аурелио не обратил никакого внимания.
— Теперь ты видишь то, что можно увидеть только на похоронах Папы, — сказал Энрико своему новому приятелю. — Редкостное, прямо скажем, зрелище.
— О чем ты? — спросил Диего.
— Трое из Овна и двое из Девы уходят одной компанией, — ответил Энрико. — Хотя, если говорить честно,
— Это всё, верно, из-за музыки, — заметил Диего. — Но Овен и Дева вроде ведь не враждуют, разве не так?
Энрико фыркнул.
— Вот и видно, что ты живешь не в Реморе! Формально их враги — Рыбы и Весы, но Беллеция и Дева не ладят друг с другом, а те парни — из Беллеции. Курчавого я сам видел там — он, между прочим, в большой милости у новой герцогини.
— Ну, — сказал Диего, не желая оставить последнее слово за собеседником, — а те, которые из Девы, это же ди Кимичи — сыновья самого герцога.
Он почувствовал себя полностью вознагражденным, увидев, как вздрогнул Энрико.
— И вправду? — овладев собой, спросил Энрико. — Что за совпадение! Я ведь сам работаю на герцога. Которые это из принцев?
— Эти двое не совсем настоящие принцы, — ответил Диего. — Не владетельные принцы, во всяком случае. Это только почетные титулы. Гаэтано — ученый, наукой занимается в университете Джильи, а бедный малыш Фалько — ну, кто знает, кем он теперь будет? Два года назад он кем только заблагорассудится мог бы стать.
— Это тот паренек с костылями? — спросил Энрико. — А что с ним случилось? Слушай, а почему бы мне еще по стаканчику не заказать?
Одним из главных достоинств Энрико как шпиона было четкое ощущение, когда следует прекратить прямую слежку за намеченной жертвой и приступить к сбору дополнительной информации, которая сможет пригодиться впоследствии.
Если бы он мог видеть небольшое общество, собравшееся в таверне по соседству с городским с музеем, он еще раз удостоверился бы в правильности принятого им решения. Там все молчали. Лючиано и Гаэтано посоревновались уже, заказывая закуски и напитки, и теперь умолкли в ожидании, когда подадут на стол. Аурелио спокойно сидел между ними, его завернутая в мешковину арфа была прислонена к стене. Возникшего напряжения он, судя по всему, не замечал.
— Мне хотелось бы знать, кто меня угощает, — проговорил он, а затем добавил: — Не их положение в обществе. Просто имена.
Гаэтано почувствовал себя немного неловко.
— Разумеется, — сказал он. — Я Гаэтано ди Кимичи, и здесь со мной мой младший брат Фалько.
Аурелио повернул голову в ту сторону, где сидел мальчик.
— Вы искалечены, — проговорил он негромко.
— А я Лючиано Кринаморте, — вмешался юный беллецианец. — Я здесь со своими друзьями Чезаре и Джорджио. — На последнем имени он чуть запнулся, но сумел все же произнести его так, как должно звучать имя мальчика.
— Меня зовут Аурелио Вивоиде, — представился в свою очередь музыкант, — а это Рафаэлла. Мы мануши.
На всех лицах появилось недоуменное выражение, но объяснять Аурелио не стал. Он был, казалось,
— Вы ведь упомянули, если не ошибаюсь, что работали у сенатора Росси? Правда ли, что он страваганте?
Джорджия, которой надоело то, что никто не обращает на нее внимания, не сумела сдержаться.
— Если они вас так интересуют, вам незачем отправляться в Беллецию, — выпалила она, — Я тоже страваганте.
Глава 8
Мануши
— Джорджия! — вскрикнул Лючиано, который испытал такой ужас из-за её неосторожного заявления, что даже забыл о том, что она должна изображать собой мальчика.
— Этим словом не следует бросаться легковесно, — проговорил Аурелио. — И если уж произносить его, то только в кругу надежных друзей. Вы не знаете меня. Если то, что вы сказали, правда, я могу оказаться для вас серьезной опасностью. Так же, как и эти молодые люди.
Это было чистой правдой. Джорджия поняла уже, что поступила крайне легкомысленно. Кто знает, какую опасность навлекла она на Лючиано и его друзей? Чувствовала себя она отвратительно. Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.
— Не браните его, — сказал Гаэтано, не обративший, очевидно, внимания на обмолвку Лючиано. — Я знаю, что мое семейство враждует с… с теми, о ком вы упомянули. Меня это никак не трогает. Отец со мной на эту тему не разговаривал — для большой политики я слишком незначительная фигура. Единственная причина, по которой я хочу встретиться с… ну вы знаете, с кем… это желание выяснить, не могут ли они чем-то помочь моему брату.
У Лючиано мелькнула мысль, что Гаэтано, возможно, вполне порядочный парень, хоть и ди Кимичи. Он верил словам юного аристократа — очевидно было, что тот очень любит своего младшего брата. Фалько и впрямь был привлекательным мальчиком — умным, судя по внешности, и очень несчастным. Лючиано хорошо видел оборотную сторону жизни в шестнадцатом столетии. Даже столь богатое семейство, как ди Кимичи, ничем не могло помочь своему любимцу, если он был искалечен так, как это случилось с Фалько. А каково чувствовать себя неизлечимым, Лючиано было хорошо известно.
В этот момент появились слуги с обильно уставленными подносами. Все были голодны, так что разговоры свелись к просьбам передать какое-нибудь блюдо. И, как ни странно, к тому времени, когда голод был наконец удовлетворен, испарилась, похоже, и всякая враждебность. Лишь Джорджия всё еще ощущала неловкость из-за допущенного ею промаха.
— Расскажите мне о манушах, — обратилась она к Аурелио. — Вы ведь совершенно правы — я ничего не знаю о вас. Я вообще многого не знаю о Талии.
— Прежде всего, мы не тальянцы, — сказал Аурелио.