Город. Хроника осады

Резвухин Евгений Юрьевич

— Хорошо! – громко, видимо желая всех убедит, говорит драгун, разминая руки и плечи гимнастическими упражнениями.

Мимо проходит молодая девица, с красотой, присущей симерийской древне. Круглая и румяная, с пухлыми губками и косой, толщиной с ладонь. Даже сквозь мишуру юбок и потертые лапти видно ладную фигуру. Девушка несет коромысло с двумя ведрами и на разминающегося солдатика старательно старается не смотреть.

– Нравится мне тут, – улыбающийся котом Григорий провожает крестьянку томным взглядом и разглаживает усы. – Нет, правда, хороший поселок, уютный по особому. Вот прогоним колбасников, куплю себе

тут хатынку. Тишина, садик растет, птички поют. Что еще для счастья нужно?

Трудно представить, но за короткие три дня Федоровка преображается. Среди развалин домов, обгоревших бревен и золы из пепла возрождается нечто новое. И как новорожденный младенец поселок учится жить заново, делая первые, но смелые шаги в мире под названием война.

Пользуясь коротким затишьем между обстрелами люди покидают подвалы и спешат набрать воды из колодцев. Улицы белеют от вывешенного просушиться белья, а во дворах можно вновь услышать приятный уху детский смех.

Рота Розумовского тоже сложа руки не сидит. Доносится удары топоров и жужжание пил — люди, лишь на пару часов отдаваясь сну, неустанно укрепляют траншею. Готы не курхи с их деревянными пушками, третий день снарядами забрасывают, а самих и в бинокли не рассмотреть.

– На вон, пробуй, – Грише подносят, далеко нагнувшись, ложку с кашей.

Усевшись на пенек, Вячеслав орудует импровизированной кухней. На обложенном камнями костерке булькает чугунный котелок, распуская аппетитные ароматы.

– Ты тоже про курхский аул говорил, — с улыбкой припоминает другу Слава, пока тот обжигаясь, пытается прожевать снедь, — и на Гульчатай все грозился женится.

Гриша с прищуром смотрит на паясничающего драгуна, но тот и не думает останавливаться.

– Да и куда тебе, лбу городскому в деревне жить? – смеется он, помешивая кашу и добавляя горсть мелко нарезанной зелени, найденной на разоренных и опустевших огородах. – Ты за свою жизнь, хоть раз за соху брался?

– Тьфу на тебя, — не сильно впрочем обижаясь, отмахивается Григорий. — Вечно все испортишь. И соли в каше мало!

Улыбаясь от уха до уха, весьма довольный издевкой Вячеслав закрывает крышку.

– - Сами потом досолите, – он слизывает жир с пальцев и обмотав руки тряпками отставляет котелок. – Все, пять минут и можно есть.

Оба поворачиваются на автомобильный гул, редкий в этих краях и неизменно привлекающий внимание даже в мирное время. С улиц прямо на передний край выезжает вычищенный до зеркального блеска мотор. Деревянная конструкция, кашляющая и переваливающаяся, с трудом преодолевает многие рытвины и воронки.

– Здравие желаю, господин подполковник, – окруженный поручиками и корнетами Розумовский первый спешит к остановившемуся авто.

Алексей Швецов необычайно прилизан, не в пример последним дням. Выбрит, оставляя остриженные и расчесанные усы, форма вычищенная и выглажена, как на прием.

– Ну здравствуй, Константин Константинович, – ротмистра штабс-офицер заключает в объятия, как родного брата.

Швецов не без горечи смотрит на учиненные разгромы. Обещающие богатый урожай яблони срезаны и плоды лежат под мусором. Даже сквозь кавалерийские сапоги пятки чувствуют жар еще недавно горевшей земли. А ведь на таких деревнях стоит Симерия и именно они вынуждены принять удар готского молота.

– Что с боеприпасами? – понижая тон, Алексей отводит ротного

командира чуть поодаль.

– К пушкам хватает, мы не много израсходовали, – бурчит в бороду Розумовский, озираясь в поисках лишних ушей. – А с ружейными беда. Еще немного и окромя шашек и штыков биться нечем будет.

– Вы главное на провокации не реагируйте. Совсем припечет, я с других рот вам патроны выделю – Федоровке они нужнее.

Конечно такая мера, примени ее на деле, сути зреющей глобальной проблемы не решит. Швецов и весь штаб батальона не сомневались в неизбежности войны, но кто мог представить размах? Вооруженные опытом и знанием конфликта с башибузуками, драгуны оказываются не готовы.

Уже подъезжая к мосту, подполковник велит водителю притормозить. Над недостроенной земляной насыпью дзота трепещет под ветром флаг Симерии. Небольшой, потемневший, весь изодранный пулями и шрапнелью, но такой родной.

Встав с сиденья, Швецов от всей души прикладывает руку к голове.

– Сдюжаем, ваше благородие, – по простому, с улыбкой отзывается стоящий рядом Григорий.

– Обломится готу, – поддакивает Вячеслав и все как один окружающие солдаты присоединяются дружным гомоном одобрения.

С отцовской любовью Алексей смотрит на столпившихся солдат. Еще недавно им же поругаемые за дикость и непослушание, быстро ставшие близкими. Что могут знать о любви к Родине надушенные франты, стоящие у золотых дверей царского дворца со сверкающими орденами и пустыми сердцами. А Отчизна – вот она, среди грязи окопов, в истинном блеске глаз солдата, умирающего за страну.

– Держитесь, братцы, – говорит Швецов, до скрипнувших перчаток сжимая кулак. – Ободряющего мне вам сказать нечего, обещать тоже ничего не могу.

Он указывает на восток, на виднеющиеся вдали коробки зданий Ольхова.

– Но тут черта между нами и врагом. Так что устроим им ад.

Эту брошенную в порыве сердца фразу драгуны запоминают.

Пока же подполковнику, как командиру батальона предстоит самая почетная и неприятная роль. В сопровождении немногочисленного конного конвоя, мотор Швецова достигает нейтральной полосы.

Местом встречи выбирают оставленный, стоящий вдали от поселения дом. Само строение, крепкое каменное здание с черепичной крышей, стоит не тронутое, не считая выбитые взрывной волной окна. Но вот обширные владения неизвестных, бежавших от страха хозяев поражены язвами войны. Тут и там лежат трупы животных, уже тронутые тленом и распространяющие смрад. А когда-то мычало, блеяло и кормило округу сыром, молоком и мясом.

Теперь во дворе не протолкнуться от самодовольных рож готов, сияющих фальшивыми улыбками и истоптавшими всю округу. Недалеко припаркован генеральский джип с откинутым тентом и знаком переговоров на очень высоком флагштоке.

– Сэр! – к машине подбегает молодой и до женоподобности красивый молодой человек в парадном френче и погонами капрала. Он услужливо открывает двери автомобиля. – Прошу, генерал-майор ожидает внутри.

Едва Швецов вступает на землю, двор озаряется бесчисленными вспышками фотокамер. Штабс-офицер готов спорить, такой яркой не была даже готская батарея во время штурма. Можно лишь догадываться о размахе шоу, готовящимся республиканскими газетами. Кто-то даже раскладывает на треноге короб синематографа, спеша запечатлеть грозного дьявола в движущихся картинках.