Город. Хроника осады

Резвухин Евгений Юрьевич

Один из ополченцев перевешивает через плечо удлиненный револьвер-карабин. Вызывающее смех, неказистое оружие быстро завоевывает любовь обороняющихся. Небольшое и удобное, прекрасно рекомендует себя в узких подъездах и коридорах.

– А это у вас что? – кивает драгун на непонятную конструкцию. Прямо на укрепления устанавливают деревянную колоду, обхваченную полосками металла.

– Пушка, – шепелявит дедок, любовно поглаживая неровный ствол. – наши умельцы смастерили.

Пушка. Деревянная. Вячеслав вздыхает, закрыв лицо руками, но

предпочитает промолчать. Будет интересно посмотреть на чудо-оружие ольховцев, появись на улице хотя бы легкий броневик. Только ради этого стоит остаться на баррикаде и умереть смертью идиота.

– Здорово вы тут окопались, – усмехается унтер-офицер, язвительно глядя на происходящее. Напившись, передает флягу товарищу. – Рогатки все получили?

– Тебе персонально и вручу, – раздается прокуренный бас.

Солдаты и ополченцы тот час встают, поправляя мятую форму. К баррикаде, в сопровождении офицеров выходит ротмистр Розумовский. Позади командира мелькает нечесаная шевелюра Алены. Волшебница держится тихо, то и дело промокая рукавом проступающую из носа кровь. Магам приходится туго, многие валяться с ног, едва не впадая в кому.

Константин Константинович смотрит на двух драгун исподлобья, шевеля усами.

– Привыкай, – бурчит он, – тебе между прочим тут командовать.

– Чего? – возмущается Гришка, выкатив глаза. – А как же мое отделение?

Вячеслав ограничивается сдавленным в кулак смешком, получив по ребрам от друга. Худшей перспективы не найти.

– Забудь, они уже на другом участке. У меня не то, что командиров, людей не хватает. Большая часть офицеров или убита или ранена.

– А может не нужно под пули подставляться, разодевшись франтами? – усмехается Слава, памятуя недавний инцидент.

– Что ты знаешь об офицерской чести, чернь, – кавалериста обливает волна пренебрежения. Молоденький безусый корнет стоит, как на смотре, даже не считая нужным взглянуть на грязного солдата.

Розумовский в сердцах сплевывает.

– Уймитесь вы, – у ротмистра нет настроения кричать. Испустив вздох, садиться рядом, доставая трубку и кисет. Изучив содержимое, с еще большим оханьем прячет обратно. – Поймите, – говорит еще тише, – из всего батальона лишь наша рота прошла серьезное испытание Федоровкой. Остальные до сих пор мыслят по старому. Вы справитесь. Я вам в помощь Алену оставлю.

Григорий подмигивает девушке. Так корчит рожу и шевелит беззвучно губами, посылая подальше.

– А теперь рассказывайте, что видели, – возвращает к действительности Розумовский.

– Ротмистр Бульбаш жив, – докладывает унтер-офицер. – Ему и части драгун удалось отступить в городскую застройку и засесть в домах.

Константин Константинович щелкает пальцами, подзывая одного из офицеров.

– Вот тут, – указывает Гриша и ждет, пока ротмистр нанесет карандашом пометки на карту. – Ополченцев сильно потрепали, роту разбросало по всем окраинам. Отдельные группы еще сражаются, но командовать в такой ситуации невозможно.

Неизвестно кто где находится.

Драгун делает паузу, вокруг зловещая тишина. Защитники баррикады подбираются ближе, жадно слушая тревожные новости. А ведь многие даже не были в серьезном бою.

– Мне жаль, но Бульбаш запрашивает отступление.

Замок Малахова. Тоже время.

Не проронив ни слова, майор Максим выслушивает нервный, сбивчивый доклад Розумовского. Начальник штаба то и дело до скрипа сжимает ручку аппарата. Лишь бледное лицо и сжатые, утратившие цвет губы свидетельствуют о внутренней буре.

– Да, – заставив себя говорить, прерывает безмолвие майор, проведя рукой по вспотевшей шее, – я все понял. Продолжайте удерживать позиции.

Максим кладет трубку, застыв на несколько минут. Вновь и вновь всплывают картины последних часов. Питай кто иллюзии о нерушимости ольховской обороны, удобный день раскрыть глаза. В городе кромешный ад. Сперва готы обрушили ураганный, хаотичный огонь из всех орудий. Били взбесившимся кузнецом по наковальне, разрушая дома и превращая улицы в лунную поверхность. День и всю ночь защитники провели без сна и почти без пищи. Лишь к утру сегодняшнего дня канонада стихла, что б поднять готов в атаку.

"Бог свидетель, мы делали все, что в наших силах, – думает начальник штаба, пересекая коридор, – но мы проиграли"

Он толкает дверь штаба, застыв на пороге. Офицеры не замечают майора: трещат "тапики", приказы и доклады сливаются в единый гул, шуршат кипы бумаг и карандашей. Идиллия.

Больше всего поражает Швецов. Подполковник, необычайно бодрый, как для последних изматывающий дней, гладко выбрит и подтянут. Штаб-офицер застилает оперативную карту непонятными эскизами, воодушевленно ведя беседу.

– Ваше благородие, – вокруг стола бегает молодой офицер в погонах поручика, – это конечно пока еще набросок. Но идея состоит в использовании не пистолетного патрона, как в готском автоматическом оружии, а винтовочного. Солдат, вооруженный таким, – офицер делает паузу и вертит рукой, подбирая слово, – гибридом ружья и пулемета, может эффективно вести бой не только на ближней дистанции, но и на дальней.

Алексей, переворачивая листы так и эдак, разводит руками.

– Но как вести огонь очередями? Патроны тяжелые и отдача снизит точность.

– Сделаем патрон легче, уменьшим калибр, – с напором стоит на своем поручик.

Майор Максим не перестает удивляться командиру. А казалось подполковник давно раскрыл карты и не оставил секретов. Никому не известный штабной работник. Как может он так спокойно обсуждать детали... чего? Идеям не суждено обрести жизнь. Огонь пожрет и чертежи и замок, весь город обречен на гибель.

"Что у него вообще в голове?" – не может понять начальник штаба.

Максим привлекает внимание, кашлянув. Кивком отпустив собеседника, подполковник соизволяет обратить внимание.