Городок
Шрифт:
— Неужели бросите усадьбу? Афанасьич! — Так и назвали: усадьбу. Шохову в другое время это было бы приятно.
— Да не получу я квартиры, — грустно отшутился он.— Кто мне даст!
— Вы-то уж нас не бросайте! Мы за вами как за каменной стеной!
Шохов лишь вздохнул тяжко. Подумалось, что людям хочется верить в крепость, в непогрешимость других, вместо того чтобы надеяться на самих себя. А он? Он ведь тоже ищет поддержки, интуитивно чувствуя, что один он никак не спасется в этой заварухе и не спасет свою так
— Это вы меня не бросайте, — ответил он очень серьезно.
— Мы-то верные...
— Хоть подписку, что не двинемся с места!
— А может, и правда собрать такую подписку? Что, мол, никуда обязуемся не уезжать, и точка.
— Ну, ты загнул! Вася и тот посмеялся бы. Он хоть бы что подписал, а потом уехал.
— Кто захочет, того не остановишь,— произнес дядя Федя, выплюнув под ноги окурок.— Тут все дело в совести, а не в подписке...
— Так, может, другую бумагу, ну, то есть письмо завести?
— Бумаг много, а кто их читает?
— Читают. Бумагу читают, ты это брось. Письмо надо! В Москву!
— Может быть, заявление?
— А хочь как назови, лишь бы смысл был.
— А кто составит?
— Как это? Комиссия! Она у нас зачем выбрана? Она для того и существует, чтобы серьезные дела решать. Дядя Федя, чего ты молчишь?
Шохов отметил, что обратились-то к нему, но не прямо, а через дядю Федю, который был среди всех еще более свой, чем сам Шохов. А Григорию Афанасьевичу сейчас так не хватало Галины Андреевны. Она бы в этот сложный момент все рассудила толково, привела бы мысли в порядок, всех бы успокоила. Женский ум быстрее мужских дум.
— Хорошо. Письмо мы напишем,— согласился наконец Шохов.
— Ты, Афанасьич, всю правду им напиши, что нам жить негде.
— Пусть нам землю оставят... Мы ведь не тунеядцы какие!
— А может, квартир просить?
— А по мне, так уж лучше домик с огородиком... У меня тут корова для детишек, для них приволье.
— Это уж как там, наверху, рассудят.
— Их суд, а наша правда. Мы-то должны сказать, что мы думаем?
— А мы думаем, что мы жить тут хотим... Вот и вся она, правда!
— Верно, Афанасьич! Так и напиши, что мы жить хотим. Мы сами по своей воле никуда не свернемся... Мы к труду охочие!
— Мы не корчева какая.
Корчева — дерево, вырванное из земли. Шохов знал.
— Ты вообще напиши,— дотошно, по словечкам произнес дядя Федя. — Что люди хочут быть хозяевами. А бесхозяйственных и без нас много. Что люди должны не только приселиться тут, но и добро своей земле делать. Они, может быть, каждый не велик, по отдельности, но они и есть часть общей силы, которая делает дело. И людей за это уважать надо. Они тогда стараться будут.
В это время и подошла Галина Андреевна. Лицо ее было озабоченным. Ей еще издали крикнули:
— Письмо будем в Москву писать. Как?
Она хоть с натянутой
— Конечно. Только письмо. Только в Москву...— Подошла к Шохову и негромко произнесла: — У Поли схватки. Надо машину искать...
Санитарную машину вызвать в Вор-городок не удалось. Но даже если бы она согласилась, все равно не проехала бы по грязной сейчас улице к домику Коли-Поли.
А там уж суматоха была. Тамара Ивановна прибежала и несколько мужчин, в том числе дед Макар, который бессмысленно суетился и всем мешал. Как бы сейчас пригодился Васин трактор, но где его найдешь... Разыскали у кого-то мотоцикл с коляской, перетащили в него на руках охающую Полю, уложили в люльку и попросили терпеть, не рожать дорогой. Рядом села Галина Андреевна, а Коле крикнула:
— Скачи следом, если хочешь! Или же мы за тобой еще раз приедем!
Коля кивнул, но вряд ли он сейчас что соображал. Он смотрел на люльку, где стонала его жена, и морщился, как от боли. Так он и побежал трусцой следом за мотоциклом, по грязи, не разбирая дороги, и добежал, не отстав, до самого Вальчика.
Тут они сделали передышку, чтобы окончательно не растрясти Полю. А Галина Андреевна повторяла ей:
— Сейчас, милушка... Ты потерпи... Ты потерпи... Потерпи!
За Вальчиком повезло. Они поймали свободное такси и перенесли Полю на заднее сиденье. Впереди села Галина Андреевна, а Коля с мотоциклистом поехали вслед. Бедный мотоциклист боялся, что Коля от своей растерянности выпадет из люльки и разобьется, тогда отвечай еще и за него.
Коля остался в роддоме дежурить, а Галина Андреевна вместе с мотоциклистом и узелочком вещей Поли вернулась домой.
А вечером они втроем с дядей Федей и Григорием Афанасьевичем собрались в доме Шохова и приступили к составлению письма. Судя по реакции жителей, все рассчитывали на это письмо, и медлить с ним было нельзя.
Тамара Ивановна отослала Вовку в кино и дала еще денег на мороженое.
— По городу не шляйся,— сказала. — После фильма домой.
— Я к Мурашке зайду? — попросился Вовка.
Валера теперь работал в одной из бригад на участке Шохова и жил на его койке в общежитии. Ему нравилось так жить, чтобы не зависеть от Шоховых. К ним же он приходил каждую субботу в гости.
— К Валере можешь зайти,— сказала Тамара Ивановна.— Только не засиживайся. А лучше пригласи его к нам на ужин.
Сын ушел, а Тамара Ивановна села в уголке и, взяв старую электрическую лампочку, занялась штопкой носков. Она слышала все, что говорилось по поводу письма, и в свою очередь предложила:
— Вы бы деда Макара пригласили, он умеет небось такие письма писать.
Галина Андреевна идею поддержала.
— Он человек образованный, знает, как начать и вообще, как туда обращаться.