Городок
Шрифт:
— От климата здешнего кожа запаршивела. Стала такой облезлой, что, прости господи, мужик не захочет на такую полезть... Не подымется...— Это уже вслед Шохову и опять с призывом: — Так заходите! Ладно?
Шохов едва выскочил на улицу, не мог прийти в себя. Ошарашенно спросил свою спутницу:
— Что это она... Вы ее знаете?
— Она, по-моему, больная,— сказала Галина Андреевна, поморщившись.— Может, на сегодня хватит, Григорий Афанасьич?
Шохов согласился, но предложил зайти еще в один домик, чтобы сюда уже больше не возвращаться.
Когда они постучались, им
— Эй, — крикнула Галина Андреевна.— Здесь есть кто?
После некоторого молчания за дверью раздались приглушенные голоса, зазвенела щеколда, и дверь чуть приоткрылась. Молодая женщина, почти девочка, черненькая, косенькая, узбечка или татарка. Видно, что смущена.
— Вы к нам?
— К вам.
— Ой, простите, но мы не можем вас впустить...
— Да что случилось-то?
Девушка обернулась, что-то сказала в глубь комнаты, потом распахнула дверь шире: «Видите?»
В комнате плавал синий дымок, и все стены, мебель, потолок и пол были обрызганы чем-то кремовым. Приторный конфетный запах пахнул из помещения.
Галина Андреевна всплеснула руками:
— Что же вы тут наварили? Господи!
— Как бомба,— произнесла смущенно девушка и посмотрела на парня, сидевшего скромно в углу.— А все он придумал...
Выяснилось, что здесь живут молодожены. У них, так сказать, первый месяц. В честь такого праздника они решили сделать торт и для этого поставили варить в кастрюлю нераскупоренную банку сгущенного молока. Доварили до того, что она взорвалась, да еще в тот самый момент, когда постучалась комиссия. Молодожены так перепугались, что решили никому не открывать...
— Какие же вы глупые,— покачала лишь головой Галина Андреевна. И тут же, пока Шохов осматривал строение (сляпано кое-как, к зиме не готово, уж не самохинская ли работа?), она все им про торт и про сгущенку объяснила. Что варить ее надо в воде, но так, чтобы не касалась дна кастрюли, а торт лучше делать с вафлями, которые у нее есть. А если сверху украсить вишнями из варенья, то будет уже не торт, а чудо.— Приходите ко мне, — сказала она на прощание.— Не стесняйтесь!
Ожидая, Шохов подумал вдруг с досадой: такая трата времени и сил. А гараж недостроен... Столько вечеров пропало...
Они вышли на улицу. Ночь была промозглой, черной.
— До завтра, Григорий Афанасьич,— произнесла, поежившись, Галина Андреевна.— О чем задумались?
— О чем? — переспросил Шохов, будто очнувшись.— Да вот размышлял, что у нас за народ здесь: не паникует, не суетится... Я хочу понять, но думаю, что не понял, это — замедленный рефлекс или...
— Или — привычка,— подсказала Галина Андреевна.
— Или — равнодушие? Ведь они даже не спрашивали, кто мы... Пускали к себе в дом, как будто мы имели на это право. А эта женщина даже извинилась... Что же это?
— Мудрость. Вот что. Меня — так больше поразило их долготерпение. Ну, прощайте. До завтра. А узелок давайте, я занесу.
Галина Андреевна простилась, но в дом к себе не пошла. Свернула поперек улицы к маленькой времяночке и постучалась. Ей никто не ответил. Тогда она тронула дверь,
Галина Андреевна положила узел и стала прибирать на столе. Консервы переложила в блюдце, а хлеб завернула в газетку.
— Коля,— позвала она тихо.— Коля...— И тронула за плечо.
Парень вздрогнул и открыл глаза. Несколько минут лежал, что-то соображая, потом вскочил.
— Коля, пойди умойся, вода у тебя есть? А я вскипячу тебе чаю. А потом ляжешь, как положено, и будешь спать. Ты понял? Ну, иди, иди.
И пока он, медленно приходя в себя, ополаскивался в прихожей, Галина Андреевна подмела пол и успевала еще произносить громко, чтобы он слышал:
— Нельзя себя запускать так, ты же теперь отец. Поля придет, а у тебя должен быть дом в порядке. Больше чем в порядке... И чистота кругом. И сам ты должен быть мужчиной, своим видом внушать жене уверенность во всем. Понял? У тебя много белья накопилось? Сложи, я завтра заберу. А теперь садись и рассказывай, что там в роддоме происходит и как наша дочка...
Под самые Ноябрьские праздники произошло два события. Одно касалось Нового города, другое же лишь Вор-городка.
Это второе — возвращение Поли из роддома. Ее встретили цветами, невесть где добытыми Галиной Андреевной, и на машине по дороге, которую к этому времени закрепило морозцем, подвезли до самого дома.
Ребенка, пока что безымянного (ждали совета родителей), никому не показали, соблюдая стерильность, но крестины сыграли очень шумные в доме самой Галины Андреевны. Ее же нарекли крестной.
На этом празднике перебывал чуть ли не весь городок, а молодым от всех жителей (собирали по рублю с дома) была преподнесена коляска и к ней памятная грамота. В грамоте, составленной опытной рукой остроумного деда Макара, писалось, что коллектив поздравляет Колю-Полю с первенцем, гордится молодым новоселом, который, как они надеются, будет воспитан в лучших традициях Вор-городка: добрым, отзывчивым и оптимистичным...
Поля крестин, можно сказать, и не видела, прибежала на несколько минут, пока ее подменяла Тамара Ивановна. Коля же ходил счастливый и пьяненький, рассказывая всем, какие голубые глаза у его дочки.
Второе событие касалось Григория Афанасьевича Шохова и имело к его работе непосредственное отношение. В самый канун праздника досрочно был сдан государственной комиссии водозабор и станция очистки воды.
Шохову пришлось сопровождать высоких гостей из министерства. Водозабор прошел без замечаний, а на станции очистки воды было обращено внимание на голубей, которые на зиму поселились под куполом огромного, похожего на зимний бассейн здания. Не будут ли эти голуби загрязнять воду?
Начальник эксплуатации станции, замученный тощий человек, по виду язвенник, стал жаловаться, что с голубями идет настоящая война, их пытались выселять, даже стреляли из духового ружья, но все бесполезно. Есть вариант до пуска попробовать их травить, но неизвестно, разрешат ли им...