Горожане
Шрифт:
Ира часто ставила диск, когда я бывал у нее; это была н а ш а пластинка. И вот теперь возвращает ее мне.
Я посмотрел на любимое лицо. В нем не было ни одной резкой линии: подбородок, открытый лоб, волосы, собранные пучком на затылке, — все состояло из овалов, плавных переходов. Подошел к Ирине, но она резко отстранилась:
— Опять все сначала? Ну уж нет!
Не знаю, что толкнуло меня на это, я взял пластинку, положил ее обратно в сумочку.
— Может, иногда будешь вспоминать обо мне…
Ира гневно и презрительно воскликнула:
— Да?! Скажите, какая милость! А ты уверен, что мне это будет приятно? Знаешь, почему я принесла тебе пластинку? Так вот — она раздражала меня. Я физически чувствовала, что она находится в комнате, мешает мне. Конечно, можно было
Ира направилась к двери. А я почувствовал с болью, что этот наш разговор действительно последний и что я теряю ее. Я мог бы понять это и раньше и понимал, кажется, но старался не придавать этому значения, потому что спокойнее и проще считать, что и меня и ее устраивают отношения, которые сами собой определились, и что менять, пересматривать их ни к чему. И что-то пропустил в своей жизни… Наши будничные встречи на час-полтора в ее квартире на Стандартной улице… Пришел — ушел… Каждый раз я давал себе слово, что последний раз приезжаю к ней в спешке, на полтора часа, краткая деловитость таких встреч унижает нас обоих, но и через неделю все складывалось так, что у меня опять не находилось времени, я предупреждал Иру — не смогу побыть подольше. Она отвечала, как всегда, коротко: «Приезжай, я жду тебя». Но, когда я уходил, терзался, кажется, не меньше, чем она, или просто она жалела меня и старалась не подать вида, это у нее получалось, и я страдал еще больше. И все опять возвращалось на прежние рельсы. А что, собственно, иное можно было придумать в Таежном? Сходить в кино, провести вечер в ресторане? Это тоже как говорится, не Рио-де-Жанейро, да и она заботилась о конспирации не меньше, чем я сам, самоотверженно отказывалась от предложений, которые высказывал я в порыве великодушия. А в мире столько прекрасных вещей! Крошечные таллинские кафе, где можно было бы часами тянуть какую-то малость коньяка из широкого приземистого бокала и смотреть, как блестят в полутьме ее глаза, и молчать… как хорошо умеет она молчать! Или раскаленные черноморские пляжи — лежать бы рядом с ней у самой кромки берега, и чтобы холодные брызги окатывали нас… Люся не умела радоваться таким вещам, всегда находила какую-нибудь мелочь, в которую все упиралось: номер в гостинице слишком шумный, окно выходит не на ту сторону. Господи, а как мне хотелось, чтобы Ира была счастливой, как хотелось прожить с ней хотя бы небольшой кусок жизни!
Но что говорить об этом теперь, когда любимая женщина стоит в коридоре, надевает плащ и через секунду за нею закроется дверь!
— И еще я пришла, чтобы проверить свои подозрения…
— Какие подозрения? — почти машинально переспросил я.
— Да вот такие. С некоторых пор мне стало казаться, что ты просто тряпка. Ну, конечно, ты крупный администратор, уважаемый человек и все такое, но в обыденной жизни… И мне до смерти захотелось побывать у тебя дома, посмотреть, как ты живешь.
Она говорила быстро, возбужденно, и я не мог даже слова вставить… хотя, впрочем, что мне было сказать в ответ.
— И вижу — так все и есть. Хочешь совет на прощание? Никому больше не жалуйся на свою принцессу, просто заставь ее подмести пол и вытереть пыль. А не сможешь — значит, каждый получает то, чего заслуживает.
Последние слова она произносит уже на лестничной клетке, в сердцах хлопнув дверью. И это тихая, спокойная Ирина!
Все рушится, все трещит по швам… Я подошел к окну — посмотреть, как выйдет она из дома, станет переходить улицу. Но Ира долго не появлялась. В соседней комнате трезвонил телефон, я опрометью бросился, зацепил ногой шнур, еле успел схватить аппарат и бросил раздраженно: «Да!»
— Это опять я. Звоню из твоего подъезда. Знаешь, забудь обо всем, что я сейчас наговорила. Нашла, дуреха, момент — ты болен, на работе неприятности…
И повесила трубку.
Через минуту телефон зазвонил снова:
— Когда тебе будет трудно, можешь вспомнить, что у тебя есть я. Телефон мой, надеюсь, ты еще не забыл.
— Ириша… —
— Ну все! Салют! — Она безжалостно повесила трубку.
Господи, зачем дается нам любовь? Для счастья или для страдания? Или одно без другого невозможно? Я снова, в который уже раз, подумал о том, что тогда, три года назад, мог бы так и не подойти к ней в Дальневосточном, в гостиничном буфете, не подсесть за столик с неубранными тарелками и пустой бутылкой из-под кефира. И когда в тот же вечер она храбро пришла из своего двухместного номера в мой «люкс» и осталась до утра, у меня и мысли не было, что наши отношения могут перерасти во что-то серьезное — слишком внезапный был старт, легкое начало. Утром она вернулась в Таежный, я приехал туда неделей позже и несколько дней никак не мог понять, что же так мучает, терзает меня.
Когда я разыскал Иру, она сказала насмешливо: «А я считала, что нужна тебе только в Дальневосточном». Я произнес какую-то патетическую фразу, но Ирина не дослушала ее до конца. «Есть анекдот один, я запомнила только конец, очень смешной: «Интимная близость не повод для знакомства». А вообще до сих пор не пойму, что на меня нашло тогда в гостинице. Словно это не со мной, а с кем-нибудь другим произошло».
Сколько было после этого встреч — торопливых, тайных, с горьким привкусом скорого расставания — на неделю, на месяц, неизвестно на сколько… ясно только, что надолго. Мы часто говорили о том, как хорошо бы нам встретиться хотя бы на день, на сутки, но все это так и осталось планами — в выходные она была накрепко привязана к пятилетней дочке, я не мог выкроить «окошка»…
Я подумал сейчас, что за три года мы ни разу не поссорились. Она удивительно чутко реагировала на все перепады в моем настроении и всегда умела «гасить» негативные эмоции. Только один раз возник у нас напряженный момент, когда я попытался узнать о ее прошлой семейной жизни. Кто был инициатором развода, я не знал и потому, боясь обидеть неосторожным вопросом, задал его в неопределенной форме:
— Из-за чего вы разошлись с мужем?
Она махнула рукой: «Да ну!» — и потянулась за сигаретой. Потом сказала с упреком:
— Неужели я бы не рассказала тебе, если б хотела? Значит, об этом неприятно вспоминать. — Взъерошила мне волосы и добавила: — Расскажу когда-нибудь потом. Когда будет настроение.
И вот сегодня — ее приезд, разговор, который буду долго помнить, и, наконец, телефонный звонок. Что за создания — женщины! Их поведение не поддается никаким законам логики — и к этому я привык, но не поддается оно и антилогике.
С тревожным и сладким чувством подумал о том, как, вернувшись из Кисловодска, поеду на Стандартную улицу, поднимусь на третий этаж блочного дома, нажму кнопку у двери, покрытой масляной темно-коричневой краской… И тут зазвонил телефон:
— Володя? — обрадовался я голосу Ермолаева. — А я ищу тебя!
— Нет, это я тебя ищу. Ну, как самочувствие?
— Терпимо. В пределах нормы.
— Это ты врачам говори. А на самом деле?
— И на самом. Знаешь что, — на ходу сообразил я. — Приезжай ко мне домой, навести больного.
Заглянул на кухню — проверить свои запасы. Бутылка кагора, полбутылки водки. И то и другое не годится. После недолгих размышлений решил сходить в магазин — за вином получше. Пока одевался, собирался, пошел шестой час. Ну, теперь не протолкнешься — конец смены.
Потом мне пришлось постоять за продуктами, зайти в булочную, а когда вернулся в дом, Володя уже стоял у двери, с ожесточением нажимал кнопку звонка. В руках у него был букет хризантем и огромная плитка шоколада.
— Это что-то новое! — объявил я.
— Как же, неудобно приходить с пустыми руками в дом, где ребенок и молодая женщина.
— Это у тебя все по-человечески. А я один время коротаю. Впрочем, Люся должна скоро подойти.
— А сын?
— Сын на «пятидневке».
Володя знал, что «пятидневка» наша не совсем обычная. Когда Андрею исполнилось три года, Люся завела разговор о детском саде. Больше месяца она терзала меня, требовала, чтобы я устроил сына в спецгруппу. «На одного ребенка, что ли?» — спрашивал я. А жена сердилась: «О боже, о собственном ребенке позаботиться не может!»