Горсть патронов и немного везения
Шрифт:
— Излагай, я запомню.
— Значит, так… Решетников Викентий Яковлевич, тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения, поставлен на учет в июне восемьдесят пятого, снят с учета в марте девяносто седьмого. Адрес постоянного места жительства на момент снятия с учета: Москва, Новоостанкинская, тридцать дробь один, квартира двадцать два. Ожог кистей рук второй степени, заключение ВВК: «Годен»… Погодите, тут есть специальная отметка красным… Наблюдался у нарколога с октября девяносто шестого…
— Алкаш, что ли?
— Нет, хуже. Опиатный абстинентный синдром в первой стадии.
— Мент — опиоман? Это что-то новенькое!
— Он
— А с руками, с ожогом этим, когда у него было?
— В девяносто четвертом, давно. Потом пропуск… пропуск… и — пометка.
— То есть с девяносто четвертого по девяносто шестой он вообще не наблюдался?
— И даже диспансеризацию не проходил. Пустые листы, ежегодного осмотра нет. В течение двух лет все чисто.
— Спасибо, котик. Каждый день заглядываю в почтовый ящик в надежде найти там приглашение на твою свадьбу. Пока!..
На втором этаже в нашем подъезде жил Аркадий Макарович, бывший парикмахер, почти совсем глухой. Когда он включал приемник, все соседи затыкали уши ватой. Во время восхождения по лестнице я получил возможность на халяву послушать президента. Борис Николаевич призывал покончить с коррупцией в высших эшелонах власти и преградить путь в эти эшелоны людям с криминальным прошлым. Я мог присягнуть на Российской Конституции, что такую же речь слышал до него от Андропова и Горбачева, моя мама — от Сталина, бабушка — от Ленина, а прабабушка — от царя Николая Второго. Царь имел погоняло Кровавый, Сталин был палачом советского народа, Андропов — чехословацкого и афганского, в окружении Горбачева процветали люди, пытавшиеся устроить военный переворот, а если из окружения Бориса Николаевича убрать людей с криминальным прошлым, то кто же тогда останется? У меня возникло ощущение неловкости, будто я подслушиваю под дверью разговор, касающийся только двоих — президента и глухого парикмахера Аркадия Макаровича, и я поспешил домой.
Шериф уже слопал свою порцию супчика и, лежа у миски, ждал второго.
— Вставай, тунеядец, — сказал я ему, надевая джинсы вместо итальянских брюк. — В ночное пора, — «чертову кожу» вместо английского пиджака. — Время активно работает против нас, — балашихинские кроссовки «гуд-бай, Америка» вместо французских парусиновых туфель.
Через пять минут я вышел во двор, с пистолетом на предохранителе, зато с псом без намордника.
14
«Фисташка» произвела на напарника неизгладимое впечатление. Подобно коту он изогнул спину, распрямил хвост и, оскалясь, грозно зарычал, как не рычал даже на вооруженных преступников. Заглянув под крышку капота и в багажник, я ничего там не обнаружил и распахнул перед псом дверцу. Он подошел, но не как всегда — легко и радостно от предвкушения предстоящей поездки, — а осторожно, и остановился, перетаптываясь в нерешительности и глядя на меня так, словно я опять привел в дом новую собаку.
— Кто там, Шериф? — спросил я. Он трижды гавкнул в ответ. Я ничего не понял. — Ладно, вперед! По пути разберемся.
— Ну ты, Жень, даешь! — услышал я вдруг позади. Вечно пьяный, небритый сосед из второго парадного бесшумно вышел из темной глубины двора на нетвердых ногах и уставился на «фисташку». — Вчера у тебя вроде другая тачка была?
— У меня теперь девиз такой, — ответил я, захлопнув за Шерифом дверцу: — Ни дня без тачки.
Мы отчалили.
Тучи размело, проглянула луна, на Измайловском бульваре ярко светились фонари. В кафе напротив железнодорожных касс гремела музыка, у входа сбилась в кучу отара машин с куколками и ленточками. Пьяные гости поили прохожих. Сработал светофор, мы проехали перекресток на 5-й Парковой, и снова мигнула красная лампочка на панели, и кто-то ойкнул внутри; от удара по корпусу кулаком сигнал прекратился. Я решил, что если «оно» ойкнет еще раз, то завтра же поеду в «Авис» и поменяю машину, да еще скачаю с них за моральный ущерб. Нервы у меня крепкие, но не беспредельно же! Шерифу сигнал тоже не понравился — услыхав его, он злобно зарычал.
Я мельком взглянул на забранные решеткой окна первого этажа, за которыми находилась частная нотариальная контора Вали Александрова, но… окон не было, свет не горел, за решетками зияли черные дыры. Возле конторы с разбитой вывеской прогуливался милиционер с короткоствольным «АК» и рацией; на углу курил другой. Я припарковался на тротуаре и, заперев «фисташку», подошел к блюстителю в защитном армейском бронежилете.
— Что здесь случилось, сержант?
Он презрительно оглядел меня с ног до головы:
— А что? — спросил сквозь зубы.
— Я непонятно задал вопрос? Или тебе трудно ответить?
— Проезжайте, гражданин, — подоспел ему на помощь коллега.
— Из какого отделения? — доставая телефон, спросил я.
— Из Шестьдесят второго. А в чем дело?
— Да в том, что ты зарплату за мой счет получаешь! — не на шутку рассердился я. — Понял? Или напомнить тебе текст присяги?
— А вы кто такой? — ерепенился державшийся за автомат охранник.
— Я — рядовой налогоплательщик. Приехал к своему однокашнику и другу Вале Александрову и увидел выбитые стекла в его конторе. Могу я поинтересоваться, что случилось? Или мне для этого нужно звонить начальнику Шестьдесят второго отделения милиции?
Старший решил на всякий случай сменить регистр.
— Разбойное нападение, — ответил нехотя. — Разбили окна, ворвались, избили нотариуса, побили ломами компьютер, подожгли бумаги.
— Кто?! — вырвалось у меня.
— Ищем. Объявлен перехват.
— Нотариус приметы не называл?
— Да он без сознания. Увезли в Склифосовского.
— Когда это случилось?
— Примерно в пять — в начале шестого. Опергруппа со следователем только что уехали.
— Где его «СААБ»?
— Жена забрала. Ваши документы… позвольте полюбопытствовать?
Я предъявил водительское удостоверение. Оказалось, что старший умеет писать и даже носит с собой авторучку с блокнотом.
— Сами понимаете, — возвращая мне права, оправдался он. — Порядок такой.
— Я понимаю, сержант. Не понимаю только, что с вами происходит, когда вы надеваете форму.
Я вернулся в машину. На самом деле мне было наплевать на этих хамов, не понимал я совсем другого: насколько мой визит в контору Вали связан с налетом. Ведь я ушел в начале шестого, воспользовавшись его факсом. Мне стало стыдно за свой вчерашний «черный» юмор — получалось, будто я накаркал, и какая-то бригада действительно ворвалась в его контору и учинила то, что я невольно предсказал, «…возьмешь свой «Билайн» и позвонишь в бюро «Шериф», — пошутил я. Он не позвонил — не успел.