Горсть патронов и немного везения
Шрифт:
— Кто? — спросил женский голос.
— К Решетниковым.
— А вам кого?
— Может, вы все-таки откроете на минуту? Я не бандит.
Дверь приоткрылась на длину цепочки. В озаренной алым светом фотографического фонаря прихожей я увидел заспанную женщину лет тридцати пяти — сорока, в платке, под которым рельефно выступали бигуди, и запахнутом махровом халате.
— Здравствуйте. Мне нужен Викентий. Я его знакомый, Столетник моя фамилия.
Не могу сказать, чтобы она прониклась ко мне доверием. Во всяком случае, по ее лицу я этого не заметил.
— Он здесь не живет, —
— Маша, кто там? — послышался из квартиры мужской голос.
— Вы его жена? — спросил я.
— Это сосед! — крикнула она в комнату. — Бывшая жена.
— Извините. Мне он очень нужен. Срочно нужен, у меня…
— Ничем не могу помочь. Без понятия!
— А кто-нибудь у него еще есть из родных?
— Брат есть, Севка. Дать телефон?
— Пожалуйста.
Она захлопнула дверь и через минуту приоткрыла ее снова — ровно настолько, чтобы просунуть руку с календарным листком от 9 сентября. На листке синим карандашом был записан номер телефона.
Не откладывая в долгий ящик я позвонил. Всеволод Яковлевич оказался дома. Астматически дыша в трубку, он выслушал меня.
— Не знаю, не могу сказать точно, — ответил после паузы. — Он снимает какую-то конуру в Измайлове. У меня, понимаете ли, своих трое да старики в двухкомнатной. Правда, я предлагал ему угол, но он категорически отказался.
Видимо, положение брата было ему небезразлично, он говорил сбивчиво и горячо, словно спешил снять с себя вину за то, что не в состоянии помочь.
— Где же его все-таки найти, Всеволод Яковлевич?
— Он звонит иногда.
— Когда он звонил в последний раз?
— М-мм… позавчера. Да, точно, позавчера с какого-то склада на Савеловском вокзале. Он иногда там подрабатывает — клеит акцизные марки, что ли… Сейчас я спрошу у сына, минуточку!..
Я подождал для очистки совести. Искать какой-то склад на Савеловском вокзале было равносильно тому, что искать ночлежку в Измайлове; при моем дефиците времени того и другого лучше было не начинать. Эта «матрешка» была мне знакома: найди яйцо, а в яйце игла, а в игле Кощеева смерть. Не проще ли расправиться с Кощеем без посредников?
— Алло! — услыхал я голос юноши. — Алло, вы слушаете?
— Да-да!
— Вам нужен дядя Викентий?
— Очень нужен.
— А кто вы?
— Моя фамилия вам ничего не скажет. Я из частного сыскного бюро. Ваш дядя приходил ко мне утром насчет работы. Кажется, у меня появилась такая возможность, но я не могу его разыскать.
— Я понял. Он сегодня работает на Складочной, за Савеловским вокзалом. Запасные пути недалеко от платформы Станколит…
Если бы племянник Решетникова не объяснил мне все подробности, я не нашел бы этот склад ни за что на свете. В сущности, никакой это был не склад, а железный товарный вагон без окон, насквозь ржавый, непригодный, купленный или арендованный какими-то архаровцами для своих нужд. Вагон был загнан в тупик, только узкая — из-за неплотно прилегавшей двери — полоска света выдавала чье-то присутствие внутри да еще огонек сигареты; вдоль вагона прохаживался часовой, бритоголовый квадратный «качок» в черной кожанке на «молнии» и слаксах, заправленных в ботинки на шнуровке. Пистолет ему, пожалуй,
Машину мне пришлось оставить у освещенного пакгауза — сюда было не проехать. Противоугонное устройство заменял Шериф. Проклиная все и вся и совсем не будучи уверенным, что поиск Решетникова оправдает себя, я все же решил довести начатое до конца и, обходя лужи на разбитой, брошенной железнодорожным начальством, проросшей травой платформе, добрел до одинокого вагона, силуэтом черневшего на фоне освещенного огнями далекой станции неба.
«Качок», замерев, пристально вглядывался в мое лицо, силясь распознать своего разводящего. От него за три версты несло перегаром. Видимо, он замерз и собирался погреться — это я понял по сжатым кулакам. Из вагона слышался стеклянный перезвон.
— Открой-ка шарашку, — попросил я. — Мне кое с кем повидаться надо.
— Вали отсюда, — язык его замерз еще больше, чем он сам, и слова давались с трудом.
Я потерял уйму времени, и тратить на это дерьмо даже одной минуты не хотелось.
— А это кто? — спросил я, кивнув в темноту за его спиной.
Он оглянулся…
Если мы когда-нибудь встретимся еще раз, то ручаюсь, что он меня не вспомнит. Перешагнув через грузное тело, сформировавшееся под тяжестью штанг и гантелей, но еще не познавшее жизненных тягот, я ухватился за скобу и с трудом отодвинул ржавую дверь.
Представшая передо мной картина была достойна кисти знаменитого однофамильца Викентия. Десятка два бомжей, алкоголиков, бездомных подростков с синюшного цвета простуженными носами, стоя у наспех сколоченных козел из шершавых горбылей, клеили акцизные марки на бутылки с этикетками «Столичной». Вагон был набит ящиками до отказа. Резко воняло самогоном, который, очевидно, содержался в бутылках. Сырость висела в воздухе клубами холодного пара, из дыр в проржавевшей крыше капала вода. Все были пьяны в дым; обмакивая в консервные банки с клеем грязные марки, сосредоточенно пытались попадать ими на горлышки бутылок, но это далеко не всем удавалось — большинство уже явно не соображали, что делают.
На мой приход никто не отреагировал. Только Решетников, единственный трезвый из всех, посмотрел на меня исподлобья и как ни в чем не бывало продолжил работу.
Я подошел к нему. Выпачканные силикатным клеем руки с лоскутами пересаженной кожи управлялись с работой проворно, видно было, что в этом деле он поднаторел.
— Выпить хочешь? — спросил он, не поднимая головы.
— Кофе. У меня в машине есть.
Он отставил бутылку, вытер руки мокрой тряпкой и тут же по привычке спрятал их в карманы бушлата.
— В двенадцать погрузка в машины и расчет, — сообщил.
— Я на тебя два часа угробил! — зло сказал я. — По сто двадцать баксов каждый! Пошли отсюда, тошнит.
Пропитанный креозотом воздух был для меня как океанская вода для Ихтиандра. Викентий вышел следом, задвинул дверь.
— Ты его уложил? — догнал меня, пришаркивая совсем отвалившейся подметкой.
— Устал человек, прилег отдохнуть.
Больше мы ни о чем не говорили. Я открыл дверцу, взяв Шерифа за ошейник, подвел к Викентию.