Горыныч 3.0. Инициация
Шрифт:
Впрочем, после очередного маминого экскурса по истории, восходящей ко временам первых русских царей, папа-Благомир украдкой кивал на бабушку Зину, которая, вообще-то, была не просто нереидой, а самой настоящей богиней, воплощением реки Березины, пусть и рождённой уже после падения Прави, но всё равно стоящей высоко в иерархии водного народа. А всем известно, что водный народ узнаёт новости «по воде». Что у воды скажешь, то всему водному миру известно станет рано или поздно, потому что вода она везде, в дождях и реках, морях и озёрах, в воздухе витает да в теле болтает. Бабушка Зина говорила, что внутри живых существ тоже есть вода и поэтому ей легко почувствовать все чаяния и заботы, настроения и мысли других. С одного взгляда она всё понимала и слова находила и подход к любому. Если те не защищены
Дар Оляны в чём-то и правда был схож с подобными способностями, хотя кому Дар, а кому-то и нет. Проявился он рано: ей около восьми было, — и до поступления в школу она не считала свои способности чем-то ужасным, да и проявлялись они тогда редко — возможно, потому, что редко про неё говорили, или потому, что не выходила она в Явь. А вот потом… Хлебнула Оляна своего Дара полной ложкой. Эх… если бы только хорошее говорили, а то ведь… всякое. Хорошо ещё, если она просто разговаривала с кем-то, это не дублировалось этим странным Даром. Иногда, особенно когда удавалось расслышать очередные гадости от одноклассников, Оляна думала, что лучше бы ей достался Дар, как у Ожеги: та могла синяки и ранки излечивать простым прикосновением ладони, это точно от мамы-Анны ей досталось, ну и ещё взгляда её боялись. За это Ожегу Горгоной в классе прозвали — что называется, не в бровь, а в глаз: бабушка Ожеги и правда была из Рода Горгонов, и у тёток её тоже их дар «окаменения», то есть парализации, проявился — те считались горгонами, а не юдваргами, потому что при обороте у них только волосы в змей обращались. Кровь горгон сильна, но гораздо чаще проявляется у женщин, чем у мужчин. Так что папа-Боеслав был стопроцентным юдваргом, как и его отец — дедушка-Огнеслав, а Ожега унаследовала настолько пронзительный взгляд, что мало кто из людей мог его выдержать.
К тому же глаза у Ожеги были разноцветными, один карий, а другой гораздо светлей: какой-то зелёный с голубым пятном. Хотя это уже было личной особенностью сестры: у других горгон, про которых знала Оляна, глаза были полностью карими. А вот у их родовой линии — голубые. Да и у дедушки-Огнеслава и папы-Боеслава глаза точно были светлые, то ли серые, то ли зелёные.
Оляне даже Дар Озары нравился больше: та могла руку в костёр засунуть и не обгореть, словно саламандра какая, хотя саламандр в их роду не водилось: наоборот, по бабушкиной линии одни русалки с водяными. Даже тётя Блага — родная сестра папы-Богдана и папы-Благомира, про которую Оляна только слышала, — после инициации превратилась в «речного дракона», то есть буквально состояла из воды, и чуть не потеряла свою сущность в процессе. Да и потом предпочла отправиться к своему деду Дунаю и наслаждалась свободой, не превращаясь в человека десятками лет. Бабушка Зина говорила, что Блага пока не встретила того, ради кого бы ей захотелось менять истинную форму. Чего-то подобного опасалась и Оляна. Всё же существовала вероятность, что и она станет не юдваргой, как папа с братьями, а кем-то из водного народа: всегда её тянуло к воде, да и Дар этот. Озара ещё свечи или любой другой огонь могла потушить. А ей вот досталось чужие разговоры да наветы слушать, словно своих мыслей в голове не хватает.
«Ага, вот Мишка и захотел пощупать… настоящие там у Блаженной или нет», — от этих грязных слов у Оляны всё зачесалось — так помыться захотелось. Она быстро заморгала, чтобы не расплакаться от обиды.
— Что с тобой? — спросила Озара, которая вместе с ней ждала Ожегу.
— Опять ерунду всякую говорят… — выдавила Оляна, отвернувшись от сестры.
Память у юдваргов крепка как гранит, да только тяжела так же — бывает, что за собою в омуты воспоминаний утягивает. По крайней мере, у Оляны так всегда было: вроде скажут что-то, а она словно наяву в прошлое проваливается. А тут и проваливаться не надо, всё ещё на сердце тяжесть да в голове прошедшие моменты роятся. Воспоминания о Мише отзывались болью в груди и потянули за собой совсем другие, привычные и горькие мысли. Почти пять лет совместной учёбы Оляна не обращала на этого парня внимания, но всё изменилось этим летом.
В самый сильный по Солнцу день в году грань между мирами Яви и Нави истончалась и требовалось обновлять завесу сокрытия. За это Род Горынычей очень большую
Вообще-то, родные богам не поклонялись, да и почти все старые боги сгинули и поклонение им бесполезно, но бабушка говорила, что Числобог был хранителем Яви, Прави и Нави и жил как раз в Беловодье — центре трёх миров. Все его знания незыблемы и неизменны, именно Числобог дал людям и нелюдям все веды и законы, а также являлся тем, кто доносил волю богов, был кем-то вроде переводчика, потому что не все дети понимают своих родителей. Озара говорила, что это логично, потому что попробуй пойми Мать-Сыру-Землю и что она сказать хочет, если её слова — это движения рек и камней или таяния ледников. Исчез Числобог, и люди совсем понимание потеряли.
Оляну отправили в гости с помощью к прадедушке водяному и прабабушке водянице на дно озера Белое, как делали каждый год. Озара говорила, что всё это для создания особого магического контура, для которого нужен представитель Рода, в ком кровь Змеева течёт, но это расскажут всё, только когда инициацию пройдёшь. Озара-то как-то сама вызнала или в книгах у папы-Богдана вычитала.
В общем-то, до своего шестнадцатого Коляды Оляна мало чем могла помочь с завесой старшим родственникам, так что просто готовилась к праздникам и обрядам, делала что велят и собирала цветы для венков вместе с полевицами, и перед самым днём Числобога услышала смех русалок и плеск такой особый — как будто кто-то в воде барахтается. Мучимая нехорошим предчувствием, Оляна поспешила на звуки. Русалки, увидев её, расхохотались особенно задорно и скрылись, напоследок подняв фонтан брызг.
Из воды же показалась тёмная макушка, а за ней как будто даже торжественно, по крайней мере, плавно и без суеты поднялся обнажённый по пояс парень, в котором Оляна не сразу признала своего одноклассника. А когда поняла кто перед ней, сразу вспомнились сплетни девчонок по его поводу: высокий, спортивный, то ли вёл какие-то дискотеки, то ли танцевал что-то. По Мише вздыхала треть класса женского пола. Оляна и сама засмотрелась на полуголого загорелого красавца и на его широкую и довольно рельефную грудь, мускулистый живот, по которым стекали капли, блестящие в свете солнца, как драгоценные камни.
— М-миша? — отчего-то заволновалась Оляна под пристальным задумчивым взглядом с острыми пиками чёрных мокрых ресниц. Глаза у Миши были ярко-голубые, а вот волосы тёмные, темнее, чем у Ожеги, и слегка вьющиеся.
Миша приветливо улыбнулся, и сердце зачастило.
— Ты что, одна тут?
— Да, а ты что тут делаешь? — справившись с внезапно накатившим волнением, спросила Оляна. — Я тут у… родственников… Ты тоже?
— В каком-то роде, — усмехнулся Миша и тут же как-будто помрачнел: — Дед настоял…
— Не грусти, отвлечься от интернета и телевизора тоже полезно, — улыбнулась Оляна, прекрасно понимая чаяния людей своего возраста. Одноклассники жизни не мыслили без гаджетов и доступа к «благам цивилизации», так что поездка в деревню для многих была настоящей каторгой и испытанием для психики.
— И как? У тебя получается?
— Думаю, что да.
— И что делаешь? — поинтересовался Миша, по прежнему стоя по пояс в воде. Оляна даже заподозрила, что русалки стащили с него трусы или вроде того.
— До обеда помогаю в саду и огороде. После обеда гуляю и купаюсь. Ещё мы травы и водоросли сушим. За ягодами ходим. Или вот сегодня цветы собрала, — подняла Оляна руку с букетом. — Тренируюсь плести венки на Купалу, а то всё время у меня разваливаются, надо бы покрепче…
— Венки? Научишь меня? — спросил Миша, неспешно выбираясь на берег и надевая на себя светлую футболку, которая была спрятана в кустах. Трусы на нём всё же были, но парень быстро зашёл за куст и вышел уже в длинных шортах.