Господа офицеры
Шрифт:
Завлаб охнул и стал оседать.
Но упасть ему Мишель не дал — он резво подпрыгнул на месте, подтянулся на руках, поднял, придал к животу колени, собирая себя, подобно боевой пружине, и, разжав ноги, толкнул их вперед, пихнув завлаба подошвами ботинок в грудь.
Георгий Маркович полетел назад, словно выпущенное из пушки ядро, с ходу врубившись в боевые порядки противника, разбрасывая их во все стороны, как те самые кегли. Выскочившие из его рук плоскогубцы удачно угодили
В рядах врага образовалась широкая просека.
Со всех сторон доносились стоны, крики и проклятия.
Это был отличный удар — жаль, последний в жизни Мишеля Герхарда фон Штольца.
Вот теперь они с ним разберутся, как приказала Ольга, — быстро и милосердно. Но не потому, что так хотела она, а потому, что так пожелал Мишель!
— Ну все, козел!...
Бандиты вскочили на ноги и, потирая ушибленные места, пошли на него гурьбой, мешая друг другу и толкаясь. У того, что шел впереди, в руках был обрезок ржавой трубы.
Вот и все, подумал Мишель Герхард фон Штольц.
Обидно, что он примет смерть не от шпаги, проткнувшей насквозь его сердце, не от пули, выпущенной из дуэльного пистолета, а от куска старой водопроводной трубы, которой его тюкнут по темечку.
Конечно, можно было попытаться увернуться...
Но уворачиваться он не станет! Не для того он их дразнил.
Ну давайте же, давайте!...
Мишель Герхард фон Штольц уверенно смотрел на своих врагов — в его взгляде не было страха, его губы скривила презрительная усмешка.
Он не боялся смерти. Он торопил ее!
Лучше труба, чем плоскогубцы...
Злодеи даже слегка растерялись, ожидая какого-нибудь подлого подвоха. Подпирая друг друга, они подошли вплотную и в нерешительности замерли.
Мишель Герхард фон Штольц переиграл самого себя!...
И испугался.
Теперь, чего доброго, они передумают его убивать сразу!...
— Ну что же вы, джентльмены? — насмешливо спросил он. — Или вы боитесь?
Пленник был один, безоружен, прикован к трубам, но все равно внушал опасения.
Это была победа Мишеля Герхарда фон Штольца.
Ставшая его поражением...
Доигрался!...
Позади бандитов, стеная и охая, встал завлаб и начал шарить по земле, разыскивая плоскогубцы.
— Погодите, не убивайте его! — сипел он.
Как ни прискорбно, но следует признать, что Мишель Герхард фон Штольц оторвался от своих корней, от простого народа, утратив с ним общий язык. Слава богу, не оторвался обитавший в его шкуре Мишка Шутов!
Который спас ситуацию...
— Эй вы, ублюдки, — крикнул он. — Мразь вы поганая... Фраера драные!... Петухи щипаные!... Ах вы!...
И добавил кое-что еще...
И еще...
И
И еще обидней!...
И напряжение сразу же спало.
Ну так бы сразу и сказал!...
Осерчавшие дегенераты сделали последний шаг.
Металлическая труба взлетела куда-то вверх и обрушилась на непутевую голову Мишеля Герхарда фон Штольца.
Все!
Боль...
Темнота...
Конец...
Глава 44
Вот тебе и раз!...
Кабинет точно был, да только в кабинете-то никого и не было. Вовсе!
Купчик остановился в нерешительности.
Половой, проскользнув мимо него, забежал вперед, быстро сдвинул в сторону стол, отбросил половик и, поддев, потянул вверх большой квадратный люк, за которым смутно просматривалась лестница.
— Сюда пожалте, ваше вашество!... — показал он.
Такого поворота Валериан Христофорович не ожидал. И никто не ожидал!
«Купчик» беспокойно оглянулся назад. Что, к счастью, вполне совпадало с разыгрываемой им ролью.
— Не извольте беспокоиться. Вас ждут-с. Федька ждет!
Ну и что теперь делать?... Возвращаться? Или идти?
— Вы тока чего не подумайте, он туточки, рядом... — успокоил половой.
Ну разве что «туточки»...
Купчик вздохнул и, пыхтя и отдуваясь, стал спускаться в лаз, обдирая шубу о близкие края.
Спустились на несколько ступенек, прошли по узкому, освещенному свечой коридорчику, с дальнего конца которого доносился какой-то неясный шум.
— Здеся он...
Половой остановился, толкнул какую-то дверь, и на него и на купчика обрушился гул голосов.
Здесь-то и был другой, настоящий, зал, где гуляла хитровская публика.
Половой пошел вперед, крутясь между столами. Купчик за ним.
Зал был большой, ничуть не меньше, чем тот, что наверху. Под черным, закопченным потолком качались тусклые керосиновые лампы, на столах горели, оплавляясь воском, свечи. Как отворилась дверь, пламя на свечах дрогнуло, затрепетало от потянувшего сквозняка, дверь захлопнулась — пламя выправилось, ровно потянулось вверх.
На вошедших никто не обратил никакого внимания — все были заняты собой. Кто ел, кто пил, кто спал, уронив голову на руки, кто-то играл на интерес, иные ссорились, кулаками, а то и кастетами выясняя отношения. Меж столиков сновали половые, разнося заказы.
Гул стоял такой, что отдельных слов не разобрать и даже граммофона, который на прилавке стоял, развернутый огромным медным раструбом в зал, не слыхать.
— Эй, человек! — орал кто-нибудь во всю глотку. — Давай тащи сюда еще водки!