Господин следователь 6
Шрифт:
Но где-то на задворках сознания мелькнула мысль — а не напоминает ли это мне коммунистические представления о собственности? Ежели, в церкви добра много, так отчего бы ей не поделиться с бедными? В частности — с бывшим настоятелем? Нет, здесь немножечко не то.
Будь я присяжным поверенным, уже знал бы, на что упирать в своей речи. И, кстати, попытался бы внести раскол и смятение в умы присяжных. Да, с одной стороны, кража из церкви — это святотатство. Но с другой — можно ли назвать святотатством нормальное желание не умереть с голоду?
Мне-то, как обвинителю понятно — святотатство, оно святотатство и есть, как ты его не маскируй. И не предусмотрено законом послабление за то,
М-да, беда мне с самим собой. Я должен подготовить обвинение, по которому батюшку посадят тюрьму, а сам уже думаю — как бы ему помочь?
Итак, имеется дух закона и буква закона. Если судить по букве — то святотатство. А по духу, то нет. До начала процесса еще три дня. Наверное, следует сходить в библиотеку, поискать там что-то соответствующее, провести анализ и так запутать дело, чтобы и самому остаться с победой, и священника чтобы не слишком-то замурыжили.
Я должен быть тверд, аки служитель закона, а мне отчего-то батюшку жалко. А этого делать нельзя. Представил, что бы было, если бы дело вел я сам? Есть у меня некое подозрение, что я бы его благополучно похерил. Для начала вытащил бы старика из тюрьмы. Допустим — отправил бы его на поруки трудового коллектива. То есть — нынешнего настоятеля храма. Второе — поговорил бы с настоятелем, а тот вполне бы мог отозвать свою жалобу. Дескать — священный сосуд возвращен, претензий у нас к бывшему коллеге нет. А отцу Петру следует иное наказание, не мирское. Возможен ли такой вариант? Теоретически, вполне, а вот на практике? Но на практике мне все равно сие не проверить. Дело открыто, человек в тюрьме, суда ждет. Утешу себя тем, что в тюрьме батюшку кормят.
Интересно, а почему нет никаких характеризующих данных на отца Петра, что везде именуется как Петр Петрович Васильев?
Шестьдесят лет, вдовец, понятное дело, что православный. Бездетен. Шестьдесят лет даже по моему времени — возраст довольно-таки солидный. Предпенсионный. А здесь… Значит, к этому времени Васильев должен быть награжден какими-то наградами. Читал я как-то формуляры священнослужителей. У подсудимого, как минимум, должен быть набедренник, фиолетовая камилавка. Наверняка не прошел мимо и бронзовый наперсный крест «В память войны 1853–1856 гг.». Его, кажется, всем давали. Мог и орден святой Анны быть. Тоже, обычное дело, если батюшка получил оный за долгую службу. Нигде не указано. Хотя, а чего я задаю глупые вопросы? Я сам-то, при выполнении своей работы, ищу характеризующие данные? Если только при допросах свидетелей они что-то скажут. Защитник должен отыскивать и положительные характеристики и все прочее.
Еще любопытно — а за что батюшку запретили в служение? Сразу же напрашивается ответ — за пьянство да за распутство. А если нет? В принципе, не мое это дело. Хотя… Я ж обвинитель, мое дело, если подходить с формальной точки зрения, так это представить фигуру подсудимого в черных тонах. Вот, мне бы самому встретиться с подозреваемым. Но нельзя.
Зато
Глава девятнадцатая
Проделки бухгалтера
За окном еще относительно светло, хотя времени уже восемь. Устал от бумаг, а ложиться спать еще рано. Сходить погулять? Сделаю крюк, выйду к Большому театру, пройдусь по Охотному ряду.
Но по ряду бродить уже смысла нет — все павильоны закрыты. Может, сходить еще разочек на Каменный мост? Вроде бы, книжная лавка там открыта до девяти вечера? Потом зайти куда-нибудь кофе выпить на сон грядущий, да и спать.
Но тут раздался стук дверь.
Кого это там несет? Надеюсь, не какая-нибудь дамочка из тех, жаждущая скрасить одиночество молодого человека? Гостиница респектабельная, но от этих дамочек спасения нет. А у нас облико с моралью, а еще (это немаловажно!) — жуткое опасение подцепить какую-нибудь бяку. Нет уж, нафиг такое счастье.
— Здрасьте, Иван Александрович. Небось, соскучились без меня?
Вот оно, горюшко привалило. Нюшка, да не одна, а в сопровождении какого-то мужика в армяке и простонародной шапке, но с явной военной выправкой.
— Дядя Тихон, корзинку и почтовый пакет клади на стол, — скомандовала Анька так четко, словно всю жизнь только этим и занималась. Потом кивнула: — Дядь Тихон, ты пока меня ждешь, можешь какого-нибудь седока взять, а то и не одного. Чего тебе попусту-то торчать? Рублик заработаешь, барыне не скажу.
— Да кого тут возьмешь, у гостиницы-то? — угрюмо пробасил Тихон. — Здесь, барышня, своих извозчиков хватает. Чужой кто сунется, сбрую враз изрежут.
Ого, опять-таки, как у нас. Тутошние «таксисты» поделили территорию, чужих не любят.
— Так тебе трудно на сто саженей отъехать? — удивилась Нюшка. — Отъедешь подальше, а там народ ходит. Только не вздумай за реку никого везти.
— Да нешто не понимаю? — хмыкнул кучер, выходя из комнаты. А Нюшка крикнула вдогонку: — Часика через два подъедешь, меня заберешь.
Даже не удивился, что Анька командует прислугой моей тетушки. Никогда не верил в то, что «сказывается кровь», а тут поверишь.
У второй двоюродной сестры моей матушки, которая вдова, усадьба в Сокольниках. По здешним меркам далековато от Москвы, значит, свой выезд приходится иметь. Надо было у маменьки поинтересоваться — а за кем была замужем ее кузина? Усадьба, выезд. Хм… Либо ее покойный муж был генерал, либо купец первой гильдии. Но купец — вряд ли.
Кстати, отчего «уехать за реку» означает совершить нечто непристойное? У Островского соблазнитель возил Ларису за реку, у Чехова жандармиха уехала с буфетчиком за реку[1].
В общем, Нюшка позволила хозяйскому кучеру малость подшабашить. И даже не потребовала отстегнуть ей процентик за молчание.
— Я, Иван Александрович, вас кормить приехала, — безапелляционно заявила девчонка, начиная разгружать корзину. Вытащила что-то завернутое в чистое полотенце, горшочек, прикрытый крышкой и даже тарелку с ложкой. Ишь ты, Красная шапочка, навестившая бабушку.
— Пять дней сама не своя, испереживалась — как вы там? А меня там извели — вилку и ложку держать, как правильно при разговоре копыто отставить… Тьфу, ваше влияние. Я про ногу и каблучок. Ольга Николаевна и Любовь Петровна говорят — надоело твое нытье, так что бери коляску, поезжай, Ивана Александровича покорми, а заодно почту ему отвезешь. А вы, между прочем, могли бы заехать. И даже нумер свой не сказали. Пришлось спрашивать — где проживает господин Чернавский? Вначале не хотели указывать, пришлось сестрой называться. Еще спасибо, что со мной Тихон, он уважения к гостье прибавляет.