Господин следователь 6

Шалашов Евгений Васильевич

— Так вам-то какая разница? — хмыкнул батюшка. — Кража из храма — то государственное дело, мирское, а запрет во служение — это уже духовное.

— Вот здесь, батюшка, я с вами не согласен, — покачал я головой. — Очень важно узнать — что подвигло человека совершить преступление? Если бы можно было, я бы с самим отцом Петром поговорил, но нельзя. Но из материалов дела великого злодея я не увидел. Закономерен вопрос — а что его побудило совершить кражу? У отца Петра свое объяснение — мол, с голода помирает, поэтому и на кражу решился. Ну вот, не верю

я в такое.

— В то, что с голода на кражу решился? — усмехнулся батюшка. — Так с голоду-то еще и не на то люди идут. Не голодал ты, сын мой. А мне, по молодости-то пришлось. И голодать, и босиком по снегу ходить.

— Не голодал, — не стал я спорить. — Но я, батюшка, обязанности помощника прокурора лишь временно исполняю, а так-то, по основной должности — судебный следователь. И не здесь, не в Москве, а в Новгородской губернии. Поверьте, кое-что успел увидеть. Врать не стану — не было у меня дел, чтобы голодные люди на кражу из церкви шли. Зато сытые и благополучные не то, что на кражу, а на разбой решались. Не странно ли это?

Не стал рассказывать батюшке о сравнительно недавнем эпизоде, случившемся в моей губернии. Длинновато получится. А так, вроде и намек.

— Как звать-то вас, господин товарищ прокурора? — поинтересовался батюшка. — В повестке только фамилия написана, ее запомнил. Вроде бы польская?

— Отнюдь, — обиделся я. — Ничего против поляков не имею, но, если бы была польская, был бы Чернявский, с буковкой я. А я — Чернавский, с а. И фамилия происходит от реки Чернавка и села Чернава, откуда предки родом. А звать меня Иваном Александровичем. — Подумав, добавил: — Но, если что, отзываюсь и на Ивана, тем более, что вы меня лет на двадцать, а то и тридцать постарше. Мог бы даже на Ваню, но это уже совсем несолидно для моего чина.

Батюшка с некоторым удивлением посмотрел на меня, потом засмеялся. Отсмеявшись, сказал:

— Хитер ты, господин товарищ прокурора. Или все-таки следователь?

— Почему это я хитер? — слегка удивился я. Но именно, что слегка.

— Так ведь и я не вчера родился. Вижу, что ты мне комплименты говоришь, словно барышне. А я, старый, слушаю, но приятно, что меня молодым считают.

— А что я не так сказал? — удивился я. — И молодым я вас не называл.

Батюшка, словно не слыша вопроса, спросил:

— В каком ты чине-то нынче товарищ прокурора и следователь?

— Титулярный советник, — скромно сообщил я.

— Не рановато? — с сомнением спросил батюшка, а потом сам же ответил. — Пожалуй, что и нет. Таким хитрожопым, как ты, чины раньше дают, чем остальным.

— Ну вот, я еще и спросить ничего не успел, а меня уже хитрожопым назвали, — с деланной обидой сказал я. Именно, что с деланной. Отец Николай был мне почему-то симпатичен. — Батюшка, так в чем хитрость-то? И близко нет. Я вообще человек доверчивый и наивный.

— Да как же не хитрый-то? — хмыкнул отец Николай. — Вон — меня похвалил, имя свое назвал — дескать — я на Ивана откликаюсь. Простенький ты такой, ваше благородие.

— А когда я

вас успел похвалить?

— Так не на тридцать лет я тебя старше, на все пятьдесят. Тебе сколько? Лет двадцать пять?

— Двадцать один.

— Хо… Да тебе бы еще в коллежским регистраторах сидеть. Или — в подпоручиках.

— Ну, батюшка, — развел я руками. — Какой чин дали, в том и хожу. Но и в мыслях не было комплименты говорить. Вижу — человек вы, хотя и немолодой, но не старый. И зубы такие — баранку перекусываете. Я ее в чае мочу.

Кусал батюшка сушку, не баранку, но пусть будет.

— Да мне уже семьдесят пять годков стукнуло, — совсем развеселился батюшка. — Видел я на своем веку всяких допросчиков и дознатчиков. Одни только рычать умели, другие спрашивали — словно одолжение тебе делали. А ты хитер. Ты же меня пытаешься к себе расположить, верно?

— Конечно пытаюсь, — не стал я врать. — На том стоим. В моей работе это самое главное — расположить к себе собеседника, установить контакт. Ежели тот, кого я допрашиваю, ко мне хорошо относится, так он и рассказывает откровенно. Но, отец Николай, если уж совсем откровенно — ты тоже хорош. И меня успел к себе расположить. На кого другого я бы уже окрысился за хитрожопого… Ну-ко ты, цельного титулярного советника и кавалера так обозвали! А к тебе отчего-то доверие испытываю. Решил — коли отец Николай меня хитро… мудрым обозвал, то так оно и есть.

Батюшка хмыкнул. Посмотрев на меня оценивающим взглядом, спросил:

— А вот скажи, Иван Александрович, тебе дозволяется на службе чуть-чуть выпить?

— Вообще-то, пить на службе строжайше запрещено, — раздумчиво ответил я. — Но, если немного, с хорошим человеком, для пользы дела — тогда не только дозволяется, но даже и поощряется.

— Вот и славно, — кивнул батюшка. Повернувшись к двери, крикнул: — Арина, ты там? Не стой, как столб, в избу входи. Знаю, что подслушиваешь!

Дверь скрипнула и в дом вошла бабулька.

— Да что ты, батюшка, и в мыслях не было, — закрестилась старушка. — Я ведь уже и в храм сходила, стою и жду — когда меня батюшка позовет? Самой-то неудобно внутрь заходить, без спросу-то. А так, ничего не слышала. А то, что ты барина хитрожопым назвал — тоже не слышала.

— Ага, говори-говори, а я тебя слушать стану, — хмыкнул отец Николай, потом приказал: — Ты, Арина, налей-ка нам с господином прокурором по лафитнику.

Хотел поправить, что я не прокурор, но не стал. Батюшка мудрый, он меня так нарочно назвал.

Бабулька загремела стеклом, а я поинтересовался:

— Отец Николай — а пить-то ы что станем? Кагор?

Батюшка едва не подпрыгнул.

— Вот что я тебе посоветую, сын мой. Мало ли, доведется попов поить — кагор им не предлагай.

— Да? — удивился я. Пожав плечами, хмыкнул: — А я-то думал, что батюшки его любят.

— Вот-вот, каждый дурак скажет — батюшки кагор любят… Бывает, зайдешь куда, на какой праздник какой, кагор тащат — мол, винцо для вас. А нашего брата от кагора воротит.