Господин следователь. Книга 3
Шрифт:
— А Кукольник — кличка или фамилия? — поинтересовался я.
— Кличка, — сообщил пристав. — Фамилия у него есть, но Яшку больше по кличке знают. А Кукольник, потому что мальцом у гончара учился, кукол понаделал со всякими финтифлюшками…
Антон Евлампиевич смутился, не желая рассказывать, что за «финтифлюшки». Но я догадался.
— Гончар его выгнал, батька побил, батюшка на две недели от храма отлучил, но Яшка этих кукол купцам продал столичным. Вот, с тех пор и пошло — Кукольник.
Вон как. Он еще и изготовитель
— Теперь он еще грабитель, — сообщил я.
— Кого это я ограбил? — возмутился Яшка. — Я и взаправду хотел вещи жене господина Литтенбранта отвезти. Услышал, как Петр Генрихович с соседом разговаривает — дескать, надо в Череповец ехать, за приданым, а некогда. Как лучше хотел! Не знаю, за что меня избили, да еще и в сарай заперли?
Вот ведь, хитрая скотина! Хрен я чего докажу, если Яшка упрется. А он упрется. Будет уверять, что действовал с наилучшими намерениями. За женские вещи радел и за молодую семью печалился. Ну, подумаешь, ни Литтенбрант, ни его жена об этом не знали, так сюрприз хотел сделать.
Самое смешное, что у Кукольника могло бы и прокатить. Вывез бы Яшка и шубу, и прочее приданное Натальи. А ведь в письме было четко сказано — приедет Петр Генрихович со списком! И чего это я?
Впрочем, не лопухнулся, уже хорошо. Спасибо собольей шубе! Так и то, не сразу сообразил, что про эту шубу Наталья Никифоровна и знать не знает, ведать не ведает.
— Ты недавно у бабы узел из рук вырвал, — напомнил я. — Шла себе тетка по дороге, а ты нагнал. Она и жеребца твоего описала, и красную краску на оглобле. И тебя опознает, вместе с подельником.
— Не вырывал я никакого узла! Она сама его в сани положила. Вон, Трифон свидетель. А увезли… Ну, забыли. Не кинешь ведь посередине дороги, украдут. Я эти тряпки неделю держал, потом выкинул.
— Вот, молодец Яша, — похвалил я мужика. — Ты нам сейчас явку с повинной сделал. Верно, Антон Евлампиевич?
— Подумаешь, юбки да кофточки, — фыркнул Яшка, нисколько не смутившийся своим «проколом». — Там и добра-то всего рублей на двадцать. Мировой судья больше месяца за это не даст.
— Ничего, Яша, тут месяц, да там два, глядишь, уже не мировой судья дело станет рассматривать, а Окружной суд, — рассудительно сказал пристав. Кивнул мне. — Есть на него еще кое-что. Все сразу не вспомню, но запомнилось, как он в Шулме мельничиху обманул.
— А как обманул? — заинтересовался я.
— Сказал бабе, что ее муж ногу сломал, дескать — в Череповец отвезли, в больницу положили. Срочно нужно за лечение деньги отдать, иначе выгонят, хромым останется. Она сдуру все деньги, что в доме были, и вынесла — сорок рублей. Он деньги взял, еще два мешка муки прихватил — дескать, подарок доктору, да и был таков. А Васька — мельник, как раз домой шел. Приходит, а баба спрашивает — мол, тебя уже вылечили? Он сначала бить бабу хотел, но не стал. Подумал, а за то бить-то?
Артист, однако, Яков Кукольник. А мельничиха, она не дура. В моем мире на «разводки» попадают и профессора, и академики.
— Бумаги подниму, так на Яшку еще много чего отыщется, — пообещал пристав. — Ловили его паразита, так он ушел. Авось, по совокупности художеств, годика на два и набежит. Пока пойдешь вместе с приятелем в каталажку. Иван Александрович, дело-то кто открывать станет? За кем Яшку закреплять?
— Если Нелазское и Шулма — вотчина Литтенбранта, его подведомственная территория, — усмехнулся я.
Не скажу, что кинул подлянку коллеге. По закону, как следователь по важным делам, мог бы взять дело и себе, но нельзя. Я лицо заинтересованное. Жалобу на имя исправника напишу, рапорт Председателю тоже придется писать. И нужно со старшими товарищами посоветоваться — с Лентовским, Книсницем. Можно что-то сделать по данному факту? Как квалифицировать деяние? Покушение на мошенничество?
А Петр Генрихович жениться собрался, школу строит, охота у него, времени нет, а тут еще и работать надо! Чувствую, сильно осерчает мой сельский коллега. А уж когда узнает, что Яшка у его жены хотел шубу за двести рублей увести, так еще больше рассердится.
— Иной раз кажется, что без судебного следователя по важным делам Чернавского жизнь была бы спокойнее, — сказал господин Лентовский, выслушав мой доклад.
— Николай Викентьевич, в чем тут моя вина? — возмутился я. — Два мелких мошенника пытались обманом завладеть чужим имуществом. Следователь это дело пресек, преступников задержал, теперь пусть Литтенбрант до ума доводит.
— Да я не про то, — отмахнулся Лентовский.
— А, вы про мое сватовство? — догадался я.
— А про что же еще? — хмыкнул Председатель суда. — Ко мне вечером, едва ли не ночью, прибежал директор гимназии, прямо с порога заголосил — мол, Николай Викентьевич, что теперь делать? Скандал! Не было никогда такого, чтобы гимназисткам прямо в учебном заведении предложение делали.
— И что вы? — полюбопытствовал я.
— А что я? Мне эту историю супруга рассказала, весь город знает. Она тоже к директору вышла, сказала — так благословить нужно молодых, порадоваться, да и дело с концом.
— Ваша супруга — очень мудрая женщина, — похвалил я Марию Ивановну.
— Мудрая… — фыркнул Лентовский. — Когда я рассказал, что был вынужден вас отругать за случай в трактире — про разгром-то тоже все наслышаны, она со мной два дня не разговаривала. Дескать — молодой человек вступился за честь женщины, пусть и крестьянки, а ты его отругал? Как же так можно? Я два дня кругами ходил, уговаривал — дескать, пришлось, положение обязывало, да Чернавский не сильно и обижался.
Николай Викентьевич посмотрел на меня, вздохнул и спросил: