Господин следователь. Книга 3
Шрифт:
— Иван Александрович, вам сложно было немного подождать? Пришли бы вечером к своей Леночке, сделали предложение. Понятно, что без родителей — это плохо, но все-таки, не прилюдно.
— Так получилось, Николай Викентьевич, — сообщил я чистую правду. — Увидел Леночку, обрадовался, а еще испугался — вдруг это сон? Решил, что если ей колечко на палец надену, то к себе прикую.
— Эх, романтик вы! — улыбнулся Лентовский. — Мария… Мария Ивановна, моя супруга, сказала как-то, что живи вы в Европе — во Франции, например, за вами бы по пятам ходили журналисты, а газеты наперебой печатали статьи о ваших приключениях.
— Сам потом напишу воспоминания, —
— Вы только меня слишком плохим персонажем не делайте, — попросил Николай Викентьевич. — Напишите, что генерал Лентовский велел вас в Шексну кинуть и, ругав много, столкал с судна.
Это откуда? А, из «Жития протопопа Авакума». Нет, Аввакума, с двумя в. Образованный у нас генерал, ничего не скажешь.
— Нет, про вас напишу, что господин Лентовский на площади скоморохов разогнал, да еще и медведя зашиб, — отозвался я.
— Вы тоже читали? — удивился Николай Викентьевич. — Странно для бывшего студента-математика. Мы-то в лицее изучали «Житие протопопа» как источник по применению древнерусского права.
— А я просто из любопытства.
Не станешь же рассказывать, что мы «Житие» изучали в курсе древнерусской литературы, а потом еще и на семинарах по истории разбирали? А тут, ишь, древнерусское право.
Глава пятнадцатая
Соболья шуба
— Вам назначено? — строго спросил у меня дворецкий, словно вышедший из фильма про британскую аристократию — длинный, сухопарый, да еще и во фраке. Штаны, правда, вносили диссонанс — полосатые, словно у кучера.
Чопорный дворецкий (если не смотреть на штаны) не сочетался с чучелом медведя, стоявшего в углу на задних лапах. В передних, как и положено, Мишка держал серебряный поднос для визитных карточек.
Всегда считал, что пыльное чучело — дурновкусица, удел купеческих прихожих, а здесь, как-никак, дом предводителя дворянства, пусть тот и носит скромный чин коллежского регистратора в отставке. Но низший чин Табеля о рангах еще ни о чем не говорит. Без чина — военного ли, гражданского, на должность не выберут. Сомовы — один из самых богатых и влиятельных дворянских родов уезда, а Предводитель, пусть сейчас и прочно ассоциируется с образом Кисы Воробьянинова, на самом-то деле очень хлопотная должность, без оплаты, зато предполагающая собственные расходы. Но расходы, на мой взгляд, полбеды. Предводитель дворянства является либо председателем, либо непременным членом всех многочисленных уездных комитетов, заседать в каких-то судах, да еще и ездить в Новгород. Вон, я пока лишь в один комитет вхожу, по тюремной благотворительности, так уже надоело. Кстати — предводитель дворянства де-юре возглавляет и наш комитет, но так как он всегда приходит навеселе, всю работу ведут казначей и Иван Андреевич Милютин.
— Мы договаривались о встрече с Николаем Сергеевичем на четыре часа по полудню, — сообщил я. — А сейчас у нас…
Хотел вытащить собственные часы, но здесь настенные показывали без пятнадцати четыре.
— Позвольте… — сказал дворецкий, протягивая обе руки за моей шинелью и фуражкой. Утвердив верхнюю одежду на вешалке, лакей во фраке указал на лестницу, ведущую наверх. — Прошу вас.
Поднявшись на второй этаж, оказался в Малой гостиной.
— Прошу присесть, — указал мне лакей на диванчик, похожий на два соединенных кресла, поставленный рядом со столиком, типа журнального. — Простите, ваше благородие, как о вас
— Чернавский, судебный следователь, — сообщил я. — Напомните вашему барину, что мы с ним договаривались.
На самом-то деле мы лично не договаривались. Я к Сомову посылал курьера с запиской, тот принес ответ — мол, в четыре часа дня господин Сомов будет ждать.
С экс-гувернанткой — мадмуазель Зуевой так и не удалось увидеться — видимо, решила с подругой весь уезд объехать. Пришлось начинать с Сомова. Дело деликатное, повесткой его не вызовешь.
Дворецкий отправился к хозяину, а я, от нечего делать, принялся листать французский журнал, лежавший на столике. Видимо, специально положили, чтобы гостям было чем заняться. Французский более-менее освоил, но не настолько, чтобы получать удовольствие от чтения иноземных журналов. Возьму-ка «Московские биржевые ведомости». Первые страницы, где содержится официальная информация, пропускам, а вот на третьей, где анекдоты, рассказики и театральная критика, можно остановиться.
Вон, звучный заголовок, озаглавленный «Победа русского патриота над поляками!». А что, разве поляки опять бунтуют? А, вот в чем дело! Репортер пишет, что в Большом театре, во время представления оперы господина Глинки «Жизнь за царя», произошел забавный инцидент. В конце четвертого акта, когда интервенты набрасываются на Ивана Сусанина, намереваясь его убить, публика закричала: «Поляки — вон!», артист, исполнявший роль великого патриота, поддавшись на крики, оказал решительное сопротивление и сам принялся бить хористов, изображавших польских воинов. Так как певец оказался физически очень сильным, то скоро ближние к нему «поляки» оказались повержены, а остальные хористы, не желая вступать в драку, улеглись на сцену, изобразив убитых. В конце оперы Иван Сусанин, под аплодисменты публики, торжественно ушел со сцены.
Публика на «бис» потребовала не повторения арии, а сцену, где Сусанин избивает захватчиков.
Зачитавшись, не заметил, что дворецкий стоит в дверях и терпеливо ждет.
— Что там с барином?
— Барин сказали-с, что они вас сегодня не примут-с, очень заняты. Завтра приходите.
Ничего себе заявочки! Он, видите ли, очень занят. Понимаю, если бы я явился без предупреждения, а он в это время вершил дела государственной важности. Ладно, пусть проводил совещание очередного комитета.
— Голубчик, передай барину еще разок — в приемной у него судебный следователь, с которым имелась предварительная договоренность. И следователь может очень расстроиться. А еще плюнуть, что барин целый предводитель дворянства и доставить его на допрос силой. У меня в санях городовой сидит, вмиг доставит.
Городовой и на самом деле сидит, только он в качестве кучера. И доставлять силой Предводителя дворянства — не моветон, а моветонище. Понимаю, если бы Сомов был подозреваемым, а он пока пребывает в неясном статусе. Даже я, при всем моем незнании здешних нравов и традиций, понимаю, что наносить оскорбление «главному дворянину» уезда — чревато.
— Ваше благородие, простите великодушно, но не может вас барин принять. Болен он… Он, понимаете ли, все праздники болел-с.
Дворецкий на секунду потерял английскую флегматичность, а во взгляде читалось, чем барин болен. Что ж, «русская болезнь», причина, по нашим меркам, вполне уважительная.
— Ладненько, — хмыкнул я. Вытащив из папки бланк, принялся выписывать повестку. — Это передашь барину. Чтобы он завтра, как штык, в десять часов был в Окружном суде. Иначе большой скандал будет. Неуважение к законам империи.