Госпожа моего сердца

Кинсейл Лаура

Надо сохранить его для Аллегрето. Она осторожно отряхнула прилипшие листья и траву. Она снова залилась полубезумным смехом. Как же! Еще немного, и ей может придти в голову, что один из Навоны влюбился в нее.

— Монтеверде, — донесся до нее из чащи его ликующий голос. Она бросилась вперед, стараясь не наступать на ужасные мозоли, которые возникли на ее пятках. На опушке леса она увидела быка, запряженного плугом. Поблизости никого не было. Аллегрето, торжествуя, поднял руку с котомкой, в которой была еда.

— Я даже не

успел подобраться к ним, как они удрали, — пояснил он. — Испугались твоего смеха. Наверное, решили, что это завывает лесной дьявол. И, надо сказать, звучало это и вправду противно.

Она проигнорировала его насмешки и сказала:

— Наверное, рядом находится деревня. Мы могли бы заплатить, и нам дали бы укрытие, если бы ты забрал у бандитов вместе с твоим ароматным мешочком и мое серебро.

— Серебра у нас хватает, — сказал он, заглядывая в котомку. — Но в деревню мы заходить не станем.

— Забавляйся, как тебе заблагорассудится, презренный Навона, но отдай мне мои деньги. Я не боюсь чумы настолько, чтобы провести еще одну ночь на земле, или же чтобы воровать еду у нищих. Я иду в деревню.

Он поднял голову.

— Нет, не пойдешь.

— Пойду.

— Я сказал тебе, что не стану подходить к людям.

— Ну и не подходи, ради Бога. Я с удовольствием обойдусь и без тебя. Как только ты отдашь мне мои монеты.

Он просто отвернулся от нее.

— Гусыня Монтеверде. Да ты и дня не протянула бы без меня.

— А тебе что до этого, Навона? — обрезала она. — Я даже не должна тебя благодарить за свое освобождение, так как ты и тебе подобные причинили мне столько плохого, что это ничем не возместить!

— Тогда иди! — Он швырнул котомку с едой и зашагал прочь по замершей грязи. — Мне все равно! Все равно!

— Мое серебро!

Он резко остановился и, обернувшись, странно посмотрел на нее.

— Я не работаю бесплатно. Теперь оно мое. Она подняла его мешочек и спрятала руку за спиной.

— Предлагаю обмен. Твое средство против чумы за мое серебро.

— Я куплю себе другое средство.

— Не подходя к людям?

Он стал внимательно смотреть на нее, и у нее от страха почти замерло сердце.

— Гусыня Монтеверде, — сказал он тихо, — да я могу забрать мое средство у тебя даже скорее, чем ты успеешь пару раз вздохнуть.

— Так давай, перережь мне горло, раз уж ты не можешь без этого! — закричала она с вызовом. — И будь ты проклят. Чума, как нож — мне все равно. Что бы я не делала теперь, мне все равно погибать. — Ее голос задрожал, и, пропуская последние слова, она сжала зубы и подняла подбородок.

По лицу Аллегрето ничего нельзя было понять. Его черные глаза внимательно изучали ее.

— Ты работаешь на Риату, не так ли? — медленно произнес он.

Кара старалась выдержать его взгляд.

— Я что-то не видел тебя, когда мы обнаружили, что горбун мертв. — Он сказал это, как бы удивляясь сам своему открытию. Его рука, изогнувшись,

легла на кинжал. — Тебя уже не было в лагере в это время.

Она пыталась дышать ровно. Если пришел ее смертный час, то надо успеть произнести молитву. Но все, что ей сейчас лезло в голову, это то, как еще молода она и как хороша собой.

— И поэтому все деньги оказалась с тобой. Ты их заранее собрала, потому что готовилась бежать. И уже убежала. О, Мария, матерь Божья… — он шагнул к ней, — почему?

Она не отвечала. Закрыв глаза, она ждала, когда он убьет ее.

— Что же такое ты сделала? Снова отрава? — В его голосе появились панические нотки. — Ты пыталась отравить ее?

Забота о ее ужасной госпоже, прозвучавшая в его голосе, вывела Кару из себя, и она взорвалась.

— Да, я пыталась отравить ее! И если бы только она не заболела чумой, как ты рассказываешь, я бы снова попыталась сделать это, чтобы спасти мою сестру. И да простит меня Бог!

Он буквально прыгнул на нее и теперь крепко держал своими руками.

— Это были ракушки?

Она пыталась освободиться, но не могла. Он стал с силой трясти ее так, что у Кары застучали зубы. Затем внезапно замер.

— Так это были ракушки? — снова обра•лшся он к ней, но теперь тихим и вкрадчивым голосом, от которого у нее стали подгибаться колени.

Трясясь, словно в бреду, она кивнула головой. Тогда у него на лице отразился ужас, почти такой же, как тогда, когда он услышал о появлении чумы.

— Боже мой! — Он отпустил ее, тяжело и часто дыша. — Значит, она не умерла. О, Мария! Господи Иисусе! Она специально задумала все это.

Он рухнул на колени, схватившись за голову. Потрясенная Кара глядела на Аллегрето, который с силой провел ногтями по своему лицу, сдирая кожу.

— Я позволил ей бежать. Она не мертва, она не мертва, она не мертва! Мой отец! — Испустив страшный стон, он поднял голову к небу. — Боже Всевышний, пощади меня!

Глава 11

Длинные мыски обуви Меланты крепились к ее подвязкам золотыми тонкими цепочками. Все это не было приспособлено для долгого хождения. Через мягкие подошвы она болезненно ощущала каждый камешек или веточку, но сейчас совсем не обращала на это никакого внимания. Она была свободна.

Ей нечего было бояться. Правда, эта мысль являлась не совсем бесспорной. Ее рыцарь как раз наоборот полагал, что здесь множество опасностей, но это было естественно для него — так думал любой охранник. Ей нравилось идти рядом с ним, сшибая юбкой длинные стебли, отбрасывая в сторону ветви, подбирая юбки, чтобы перескакивать через небольшие лужицы и ручьи. Несмотря на свои наряды, она была не более скована в движениях, чем он сам в своем тяжелом обмундировании. Она прикинула, что его доспехи, должно быть, весили никак не меньше полусотни фунтов и, конечно же, сильно мешали хотьбе.