Госпожа моего сердца
Шрифт:
— Я так сильно огорчил свою госпожу, — произнес он хрипло, — что вы отвергаете мое общество?
Он не собирался говорить так резко. Она сложила руки на коленях, напоминая сейчас монахиню больше, чем когда-либо.
— Я не отвергаю твоей компании, мой господин. Я ведь сейчас с тобой.
— Мои объятия, — уточнил он.
Она бросила быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц и снова опустила глаза, являя собой образец невинности и целомудрия.
Он отошел.
— Наверное, вы очень утомились от этого общества. Наша компания наскучила вам, и вы желали бы отправиться
— Как? И подвергнуться риску из-за чумы? — быстро спросила она.
Он обернулся.
— Очень мало признаков этой болезни. Только в Ливерпуле.
— Кто сказал тебе, что я хочу уехать?
— Никто, просто я подумал о всех делах, заботах. Не можете же вы бросить свои владения на произвол судьбы и оставаться здесь.
Она поднялась со своего места.
— Кто сказал тебе об этом?
— Уверяю, что никто. Это просто здравый смысл. Мы же и собирались в Боулэнд. Здесь — наша временная остановка, и я не имею права надолго задерживать вас.
— Твои менестрели сказали тебе об этом?! — воскликнула она.
— Мои менестрели? — ничего не понимая, повторил он. Взглянув на нее, он окаменел. Лицо Меланты выражало возмущение и ярость. — Нет, они не говорили ничего такого.
— Уильям Фулит нашептал это в твои уши, и Бассинджер насочинял тебе о запустении в моих землях и что чума мне не страшна!
— Нет, ничего они не говорили.
— Неужели ты меньше заботишься обо мне, чем о своих людях? Им ты приказал не покидать долины из-за чумы!
В ответ на эти несправедливые обвинения он чуть было не закричал:
— Но это же совсем не так! Я имел в виду иную цель. К тому же мне показалось, что вы не так уже сильно опасаетесь чумы.
— Опасаюсь!
На него, не отрываясь, глядели ее фиолетовые глаза, обрамленные черными ресницами. Она никогда не казалась ему очень обеспокоенной угрозой чумы. Да и сейчас тоже. Казалось, что она больше рассержена, чем обеспокоена.
— Значит, вы не хотите поспешить на свои земли?
— Я боюсь чумы.
Он покачал головой и усмехнулся.
— Моя госпожа, не требовал я никогда, чтобы вы говорили мне правду…
— Я не лгу. Я боюсь уезжать отсюда из-за чумы.
Она всегда была ему непонятна, непознаваема. Сейчас она свела брови, и это могло означать, что ей смешно. Но, может быть, она старается не заплакать.
— Ты сказал мне, что я могу оставаться здесь, где буду в полной безопасности, до тех пор, пока сама не пожелаю покинуть это место! — Она говорила с вызовом, словно ожидала, что он станет возражать.
— Тогда мы никуда не едем, моя госпожа, — ответил он, помолчав. — Пока не будет ясно, что это не будет вам опасно.
— О, — она прикрыла глаза.
— Я думал, что вы сами хотите уехать. Она покачала головой.
— Меланта, — сказал он, — смогу ли я когда — нибудь понять тебя?
Она открыла глаза.
— Да, когда я этого захочу.
Он нагнулся и подобрал свою мокрую накидку, набросил ее себе на плечи и, отвесив церемонный поклон, направился к двери.
В своих покоях он сбросил свою мокрую одежду и переоделся в сухую твидовую. В этот момент вошла она. Она закрыла за собой дверь и посмотрела
Они лежали в постели, и у него мелькнула мысль о том, что она каким-то образом одурачила его. Ее грудь резко вздымалась и падала. Он положил на нее свою голову и подумал, что, вообще-то, это не имело никакого значения, так как она хитростью заставила его делать то, чего он хотел сам.
— Сейчас-то ты понимаешь меня? — спросила она.
— Нет, Меланта. Но ты заставила меня не заботиться больше о том, понимаю я тебя или нет.
Кара несла тщательно уложенную кипу белья, собираясь заняться его починкой. Она пересекала тусклый, запруженный людьми зал, когда ей буквально под ноги с грохотом обрушилась вязанка дров. Она отскочила, наткнувшись на дровосека, который с деланным удивлением посмотрел на Кару.
— Осторожнее! — выкрикнула она одно из английских слов, которым сумела обучиться в Англии.
Он даже не подумал поклониться, а просто нагнулся, чтобы подхватить вязанку. При этом он усмехнулся.
— Ты сделал это нарочно! — закричала она гневно. — Негодный мошенник, ты чуть не сломал мне ногу!
Он не понял ее слов, сказанных по-французски, или, по крайней мере, сделал вид, что не понял. Кара поджала губы. Она ненавидела эту страну, этих грубых людей. Рядом с ней кто-то остановился. Им оказался Гай, который только что вернулся откуда-то. Его одежда была покрыта грязью и промокла от дождя. Гай схватил дровосека за ворот и, встряхнув, подтащил к себе. Он прорычал тому что-то по-английски. Наглость слуги исчезла, словно ее и не было. Давясь, он стал пытаться что-то объяснить, говоря и кланяясь в одно и то же время.
Гай снова заговорил и с силой отпихнул дровосека. Тот споткнулся о свою же поленницу и полетел через нее на пол. Гай шагнул к нему и, дождавшись, когда слуга начал подниматься, с силой ударил того ногой. Слуга завопил и пополз к Каре на коленях. Здесь он начал униженно просить у нее прощения на сносном французском языке.
Все находившиеся в зале замерли. Затем двое или трое под воздействием кровожадного взгляда Гая поклонились ему, затем еще. И, наконец, каждый из присутствующих слуг признал его господином.
Гай кивнул Каре и быстро зашагал к выходу из зала. Она посмотрела на все еще коленопреклоненного дровосека, на уважительно склоненные перед ней головы остальных присутствующих, и бросилась вслед за Гаем.
Она нагнала его в коридоре.
— Сэр!
Он остановился, повернул голову. Заметив, что это Кара, он вдруг по-мальчишески улыбнулся и с восторгом произнес:
— Здорово, а? Получилось. Я сам не верю, что, сумел так все сделать.
Его возбужденное веселье заставило Кару поднять голову. Он все еще широко улыбался. Его подбородок был измазан, чего она раньше не заметила. Волосы мокрые и такие светлые. Она раньше даже не обращала на них внимания. Сияют, как золотая корона на голове. Сейчас на нем были военные доспехи, и они ему очень шли.