Госпожа трех гаремов

Сухов Евгений Евгеньевич

Василий Серебряный нетерпеливо ждал Ахмета у Арских ворот. Вот наконец появился и есаул, высокий, худой.

— Нет. Не будет гяурам казны! — гордо взглянул в потемневшие очи Серебряного Ахмет.

Князь строго глянул на рассерженного есаула:

— Смерти не боишься, басурман?

— Аллах укажет мне путь в рай!

— Можно было бы и поладить. Помогал ведь раньше государю! Да что уж теперь… Скопец, жить хочешь? — спросил князь у евнуха. — Укажи есаулу путь в рай.

— Нет! Нет! Только

не это! — уцепился крепко руками в полы князя евнух. — Аллах никогда не простит мне этого греха.

— Разреши, князь, мне это сподручнее, — попросил позволения тысяцкий.

Прежде чем опустить саблю на голову есаула, он почему-то посмотрел ему в самые глаза, словно хотел разглядеть страх в его глубоких глазницах. Но на лице Ахмета не дрогнул ни один мускул.

…Ключа у есаула при себе не оказалось.

Тайный ход был запрятан за огромным валуном. Неслышно открылась дверь, и скопец негромко позвал князя:

— Отсюда ход к сокровищам.

Василий недоверчиво посмотрел в безбородое лицо хранителя. Что-то уж больно легок путь к казанскому золоту. А не лукавит ли басурман? Может, в западню завлечь хочет? Знамо их коварство!

Стрельцы тоже притихли, ждали, что решит князь. Наконец Василий Серебряный повернулся к дружине:

— Тысяцкий! Подбери отроков, с которыми у входа останешься. Ежели к утру не вернемся… Пусть поп прочитает отходную. И скажи государю, что Василий Серебряный служил честно. Ну что ж, басурман, веди нас к ханской казне.

Со всех сторон стрельцов обступил мрак, только впереди, куда уверенно шел евнух, мерцал желтовато-красный огонек факела.

Тайницкий ход оказался просторным, стены его были выложены добротным дубовым тесом. Стрельцы шли по колено в воде. Она при неверном шаге сильно плескалась, все больше заливала портки, попадала на рубаху.

Скопец уверенно, нигде не задерживаясь, шагал дальше. Иногда он оборачивался, и князь видел его гладкое, лишенное единого волоса, будто выбритое, лицо.

Постепенно стало меньше воды, а скоро стрельцы вышли к каменному гроту.

— Где же злато? — сурово спросил князь.

Евнух воткнул факел в расщелину, развязал у пояса платок и, встав в угол, принялся за молитву. Все молча наблюдали за покаянием басурмана. А когда он провел ладонями по лицу и молитва была кончена, евнух перстом указал на высокую лестницу, скрытую темнотой.

Стрельцы задрали головы вверх. Высока, однако! Неужно к самому Христу на небо тянется?

Скопец первым шагнул на крутые ступеньки. Мерцающий огонь пугливо освещал стрельцов, собравшихся под сводами тайницкого хода.

Лестница привела к небольшой чугунной двери, украшенной грозным змеем. Он злопыхал жалом и, казалось, протяни руку — чудище тотчас сорвется с медной ручки и вцепится в ладонь огромными клыками. Змей неустанно охранял ханские сокровища.

Скопец тихо произнес:

— Здесь казна государства. Собирать ее начали еще во времена Булгарского

ханства.

— Открывай же дверь, евнух, — торопил князь. — Мы сами уразумеем, что к чему!

— Я могу открыть только один замок, другой же ключ спрятал есаул Ахмет.

Подтверждая сказанное, скопец отвязал ключ, который висел у него на поясе, и всунул его в замочную скважину. Замок сухо щелкнул. Дверь не открывалась.

— Несите огненное зелье! — распорядился Серебряный.

Стрельцы быстро принесли бочку с порохом, подкатили ее к самой двери и запалили шнур. Бечева тлела медленно, но каждый миг приближал огонь к бочке с зельем.

— Назад, стрельцы! Назад! — закричал Василий Серебряный. — Сейчас разорвется!

Воины залегли и с интересом стали поглядывать за тем, как в темноте огонь все ближе и ближе подкрадывался к пороху. И когда он достиг крупного, словно зерна мака, огненного зелья, тайницкий ход потряс взрыв. Сверху полетели бревна, комья земли, осыпая и притаившихся стрельцов, и князя Серебряного.

Когда пыль улеглась, стрельцы увидели, что вместо двери зияла большая дыра. Вход в ханскую казну был свободен.

Скопец посветил в пробоину факелом, ярко полыхающее пламя вырвало из кромешного мрака огромный сундук.

— Это одна из комнат, эмир, — шепотом сказал евнух. — В этих сундуках золото и драгоценные каменья.

Князь Василий Семенович Серебряный невольно замер.

Сундуки стояли один к одному. Их было много, больших да малых. Василий Семенович поначалу пробовал считать, но постоянно сбивался, глядя на обилие серебра и злата. Он подошел к сундуку, который стоял посередине комнаты, совсем неподъемный, видать на века деланный, и, напрягаясь двумя руками, отворил крышку. Тяжелый ларь был доверху набит изумрудами с гранатами.

— В жизни не сосчитать красоту такую! — сокрушали кудлатые головы стрельцы. — Да простит нам царь-батюшка, но, по всему видать, казна казанская побогаче московской будет.

— Всю казну переписать, — распорядился князь, — а потом сундуки скрепить печатью самодержца.

Василий Серебряный распахнул перед собой следующую дверь. Здесь тоже было богато — кувшины, наполненные доверху золотыми монетами, женские украшения, сундуки с шелком.

— Господи Иисусе! — крестились стрельцы. — Никак со всего света добра понабрано! Видано ли?! Такое богатство!

— Да! — запустил сотник в золото пятерню, и оно неохотно расступилось, впуская в себя воровские пальцы.

— Смотри не обожгись! — предостерег Василий Серебряный. — Золото казанское. Оно и норов имеет.

Комнатам с добром, казалось, не будет конца. Это был целый дворец с подземными галереями, залами, большими и совсем крохотными комнатенками, и всюду, куда только проникал свет, стояли сундуки, набитые золотом, серебром, драгоценными каменьями.

— Государь, поди, обрадуется. Шубу Василию Семеновичу со своего плеча пожалует, — завидовали стрельцы.