Госпожа трех гаремов
Шрифт:
— Эти шакалы называли меня псом царя Ивана! Их всех ждет заслуженная кара!
— Но среди этих мурз есть и те, которые хотели твоего правления. Ты так и не сумел разглядеть в них друзей.
— Я не так слеп, как тебе кажется, Кулшериф. Все, что происходит на этой земле, идет от воли Аллаха, я же только исполняю ее!
— Среди мурз, которые желали твоего правления, — мой племянник.
— Твой племянник? — Шах-Али выглядел очень удивленным. — Сколько же ему лет?
— Он еще очень мал, ему всего лишь тринадцать.
— Всего лишь тринадцать, ты говоришь. Это немало, Кулшериф,
— Твоя доброта, хан, не знает границ!
Во дворце Нур-Али
В самый канун праздника Курбан-байрам [68] у Нур-Али родился сын. Эта радость была особенной потому, что до этого его жены рожали только девочек. Теперь, когда он увидел красное и беспомощное тельце сына, Нур-Али встал на земле обеими ногами. Он долго не мог подобрать имя младенцу. А потом решил: пускай имя будет поскромнее. Если сын станет настоящим мусульманином, то с любым именем можно заслужить покровительство ангелов и снискать уважение окружающих.
68
Курбан-байрам — ежегодный праздник жертвоприношения у мусульман.
Нур-Али прочитал молитву, а затем в оба уха младенца прошептал:
— Булат… Да суждено будет этому ребенку стать поборником ислама и вырасти добропорядочным сыном своих родителей, милосердным и сострадательным, в добром здравии тела и духа.
К празднику Курбан-байрам Нур-Али повелел откормить трех быков. Мясо двух из них пойдет на раздачу бедным, а третьим он угостит своих друзей. С первыми звуками труб, возвещавших о начале праздника, на землю пролилась кровь первого быка, и Нур-Али мысленно посвятил его своему сыну.
А уже через несколько часов в трапезную комнату дворца слуги внесли огромный казан с парным мясом.
В этот день к Нур-Али Ширину пришли едва ли не все казанские карачи. Эмира поздравляли с наследником, желали долгих лет жизни, наблюдали за танцами наложниц.
Особенно красива была одна из них, со светлыми длинными волосами. Она прислуживала самому хозяину. Лицо наложницы, против обычного, было открыто, и гости могли сполна оценить ее нездешнюю красоту.
— Русская, — переглядывались мурзы.
А девушка, замечая на себе разгоряченные и жадные взгляды мужчин, не смела оторвать глаз от остро загнутых концов туфель. Красные шаровары соблазнительно облегали стройные ноги рабыни, подчеркивая ее округлые бедра, узкую талию.
Когда наложница удалилась, забирая с собой на женскую половину пустые пиалы, Чура Нарыков посмотрел на Нур-Али, а тот, довольный тем, что удалось подивить гостей, улыбался и поглядывал вокруг.
— А ты не боишься, Нур-Али, что можешь пострадать из-за этой красавицы? Ведь хан приказал отпустить всех гяуров.
— Не боюсь, милейший! Она действительно русская, но всю жизнь прожила среди мусульман и даже не помнит своего настоящего имени.
— Нур-Али,
— Ха-ха-ха! — засмеялся довольный эмир. — Она стоит недешево. Я сам платил за нее золотом! Но я могу поменять рабыню на твой ятаган!
Ятаган, о котором вспомнил Нур-Али, был сделан известным мастером из Стамбула. Когда-то Чура Нарыков отдал за него огромные деньги: на самой рукояти, удобно упираясь в ладонь, был вставлен огромный, величиной с орех, алмаз. Такой ятаган стоил с десяток красавиц-рабынь, но эта… Более совершенной красоты эмир не встречал.
— Хорошо, — чуть помедлил Чура с ответом. — Я согласен!
— Вот и договорились! Эта наложница понимает толк в любви, мне думается, она тебе понравится. Ты никогда не пожалеешь о своем выборе.
— Правоверные, но мы здесь собрались вовсе не для того, чтобы любоваться бедрами рабынь и наложниц достойнейшего эмира Нур-Али. Сегодня на рассвете палачи Шах-Али казнили многих эмиров и мурз! Чего же нам ждать от него дальше?! Кто может с уверенностью сказать, что под топор завтра не попадут наши головы?! — высказался сеид.
Нур-Али согласно закивал головой:
— Кулшериф прав! Шах-Али оттолкнул от себя даже тех немногих сторонников, которые у него оставались. Он решил пренебречь нами и правит один. Хан не считается со знатнейшими родами, для него мы просто слуги, которые должны слепо исполнять его волю. Тогда позвольте спросить, мусульмане, для чего существует Большой Диван? Видно, седые волосы не прибавили разума Шах-Али. Но казанские карачи способны не только призывать на ханство, но и изгонять неугодных правителей.
— Этот жалкий касимовский толстяк хочет погреть руки и на казанской казне! — Всегда спокойный Чура Нарыков сейчас был взбешен, голос его дрожал от гнева. Он нарочно не называл Шах-Али ханом, как было традиционно заведено, желая тем самым подчеркнуть, что, заняв казанский стол, он остался по-прежнему чужаком для всех. — Вчера он без ведома казначея отправил в Москву царю Ивану алмазов и злата без счета! Он распоряжается ханской казной как своей собственностью!
Недобро переглянулись карачи. Казанская казна не принадлежала никому в отдельности и вместе с тем принадлежала сразу всем! Сменялись ханы, власть переходила от одной группы казанских вельмож к другим. И единственное, что оставалось незыблемым, так это казна! И долг каждого хана был приумножать ее богатства! Хан не мог распоряжаться казной по своему усмотрению, единственный человек, который отвечал за сокровища, был казначей. Но даже и он, без согласия Большого Дивана, не мог потратить ни одной монеты.
Опять заговорил сеид:
— Шах-Али обещал уберечь нас от попечительства московского царя. Сам же он предал нас! Он обещал вернуть Горную сторону, отнятую гяурами, так где его обещания? Горной стороной, землей наших предков, по-прежнему распоряжается урусский воевода! Священная земля осквернена присутствием легионов неверных! А теперь уже и в самой Казани находятся стрельцы царя Ивана. Мы не должны были соглашаться на эти условия, мы просто отдали свой город гяурам без единого выстрела! Я каюсь, правоверные, что настоял на том, чтобы пригласить на ханство Шах-Али.