Госпожа ворон
Шрифт:
Однако за ближайшим поворотом Гистасп остановился:
— Я же вам уже говорил, госпожа: вы заметны в этой нише.
— Ответьте, Гистасп, — сдавленно позвала Иттая.
— И я говорил, что вам не следует звать меня по имени, — альбинос обернулся к выходящей из алькова девушке.
— Почему вы идете за ней? Все вы?
— Хороший вопрос, — Гистасп пожал плечами. — Думаю, потому что ей удалось купить наше доверие.
— Купить? — миловидные черты хорошенького личика исказились. — Что это значит? Моего отца нельзя
Гистасп улыбнулся и благосклонно кивнул: доказывает, конечно.
— Генерал Гобрий в вопросах золота принципиальнее любого казначея.
Гистасп кивнул снова: ох уж этот старина Гобрий. Как он там?
— Я всю жизнь знаю Руссу. Он тоже не падок до богатств. Да и есть у него все. Этому чернявому кобелю Дану нужны только женщины, плевал он на деньги. Раду лишь бы напиться, а Бану терпеть не может, когда много пьют. Так что не надо говорить, что она смогла купить доверие.
Гистасп снова улыбнулся — добродушно и примирительно, как умел только он.
— Я и не говорил про золото или выпивку, — напомнил он.
— Но вы сказали, что она купила доверие, — упрямо настояла Иттая.
— Танин, — в лице Гистаспа отразилось вселенское терпение человека, объясняющегося с ребенком, больным от природы. Впрочем, против него Иттая и впрямь дитя. — Чем честнее и сложнее устроен человек, тем легче он продается за убеждения.
Иттая отшатнулась, как от удара.
— И вы тоже?
— Как видите, — ощерился мужчина.
Иттая закусила губу. Что, что Бану могла пообещать ему такого, чего не может Иттая? Если уж на то пошло, если ей все равно выходить замуж за отвратительного Этера, то неужели хотя бы с юностью она не может проститься в объятиях дорогого человека? Да как заставить его взглянуть на нее как на женщину хоть раз?
— И… И чем она купила вас? — спросила Иттая в лоб.
Гистасп хмыкнул:
— Я солдат, госпожа. А на войне для всех бойцов только одно убеждение звучит громче остальных: надежность командира.
— Что? — она ослышалась, что ли? О чем он тут толкует?
— Надежность и умение ставить интересы солдат впереди собственных, — Гистасп счел необходимым пояснить.
— Да с чего вы взяли, что она была искренна? Что доказывает вам, что Бану — надежный командир?
Гистасп прикинул в уме несколько вариантов ответа, но в итоге резюмировал их все:
— Время.
— А что делать, если у меня нет этого времени? — Иттая, нервно кусая губы, приблизилась к мужчине почти вплотную. — Как быть, если я не могу этим путем убедить тебя в своей надежности?
Гистасп оторопел. Он облизнулся, подбирая слова. На ум не шла ни одна шутка и ни одна колкость. Поэтому мужчина облизнулся снова и просто шепнул:
— Надежные соратницы не предлагают свое девичество первому встречному лишь для того, чтобы досадить сюзерену.
Вопреки ожиданиям, Иттая вздрогнула, но
— А если я…
— Не нужно, — одернул Гистасп, отстраняясь. — Не говорите того, о чем будете корить себя потом. Лучше пойдите к себе, выспитесь, и приходите завтра на тренировку, как всегда. Вам не следует забивать голову лишними переживаниями, госпожа.
Не дожидаясь ответа, Гистасп поклонился и направился дальше по коридору, к боковой лестнице. Иттая хотела еще что-то сказать, потянулась за мужчиной рукой, но поймала только воздух, глядя в удаляющуюся спину. Зажав рот рукой и ссутулив плечи, девушка зажмурилась, скрывая слезы.
— Он что, тебе нравится, Иттая? — зашипела Бану из-за спины, и девица содрогнулась всем телом.
Великая Мать Богов и людей, только не это.
Паника сковала все тело, передавила горло, вытрясла душу. Ее не удивило то, откуда Бану здесь взялась, и не заинтересовало то, как много она видела или слышала и знал ли о присутствии танши Гистасп.
— Н… не… — Иттая, сжимаясь всем туловищем, попыталась помотать головой, не оборачиваясь и лихорадочно стирая слезы. — Не т-то, чтобы о… оч…
Проклятье. И так же все ясно. Бану нагрянула вихрем, схватила сестру за руку и жестко поволокла за собой.
— Пошли, — стальным голосом приказала Мать лагерей. Через несколько секунд Бансабира бесцветно бросила стражникам у двери Малой залы:
— Можете идти, — и, едва они скрылись, почти швырнула кузину в кабинет. Иттая похолодела от ужаса. Конец.
Бансабира прошла к высокому креслу во главе стола, оставив Иттаю посреди залы — вздрагивать от предвестия беды. Танша ощупала кузину взглядом с головы до ног — стоит, трясется, не то от безысходности, не то из страха — и боится поднять глаза. Переспрашивать было бессмысленно.
— И давно? — прикрикнула Бану, с трудом сдерживаясь.
Иттая не находила слов, чтобы оправдаться.
— Бану, я…
— Я спросила, давно ли?
От властного голоса и тона, каким возвещают о скорой расправе, Иттая зарыдала. Рухнула на колени — под давлением ситуации и тяжестью собственных чувств.
— Я н… не знаю, — всхлипывая и запинаясь, пробормотала девушка. — Я поняла это, только когда вы уехали.
Она, наконец, решилась поднять на Бансабиру глаза. Та выглядела по-настоящему взбешенной.
— Я не хотела, честно, я…
— ТЫ МОГЛА МНЕ СКАЗАТЬ, — заорала Бансабира, заставляя сестру на полу сжиматься еще сильнее. — ПРАМАТЕРЬ, ИТТАЯ. У ТЕБЯ БЫЛО ДЕСЯТЬ МЕСЯЦЕВ, ЧТОБЫ СКАЗАТЬ ЭТО МНЕ. ДА ХОТЯ БЫ ТЕ ПОЛГОДА, КАК МЫ ВЕРНУЛИСЬ. ИТТАЯ, — Бансабира громыхнула кулаками по столу, не зная, что делать.
— Прости, я, — затараторила Иттая, утирая лицо рукавами и все еще всхлипывая, — я боялась. Я же знала, что мне уготован политический брак, как я могла?
— А подставить меня, значит, у тебя вышло?