Гость из будущего. Том 3
Шрифт:
— Кусается, сука, — мерзко захихикал другой уже более тонкий голосок.
— Врежь ей разок, Сизый, пусть заткнётся, — добавил третий голос.
— Да их там пятеро, — прошептал Лев Прыгунов, когда мы всю неприглядную картину надругательства над актрисой рассмотрели из-за оставшихся на дороге деревьев.
— Значит, делаем вид, что нас больше, — прошипел я, и тут же выскакивая на поляну, во всё горло заорал, — стоять, твари! Окружай этих скотов, мужики! Справа заходи! Справа! Живыми никого не брать!
Затем я пролетел пять шагов вперёд и, резко выпрыгнув, первого же насильника
— Все кости переломаю! — так же громко заорал Лев Прыгунов, который выбежал следом.
— Кия! — рявкнул я, «вертушкой» сбивая ещё одного насильника с ног.
И вдруг что-то тяжёлое прилетело мне слева по рёбрам. Видать один из разбойников, оказался не из робкого десятка, и шарахнул деревянным дрыном по моему бедному телу, пока я словно Брюс Ли размахивал ногами. Этот здоровяк ещё раз подтвердил простую истину, что реальная драка — это не кино, не ринг и не татами.
— Сука! — только и успел я выкрикнуть, падая в траву.
— На части порву! — заревел Прыгунов, вцепившись в горло этого здорового мужика, который уже замахнулся дубиной, чтобы раскроить мою неразумную черепушку.
После чего Лёвка и этот бандит рухнули вниз, а я снова вскочил на ноги и принялся безжалостно молотить кулаками, всех кто попадался на пути, теперь уже работая без красивых, размашистых и киношных ударов ногами. «К чёрту Брюса Ли», — подумал я, сломав кому-то бандиту челюсть врезав тому локтем. Именно его страшный крик склонил чашу весов на нашу сторону.
— Бежим! — наконец, пискнул один из насильников, понимая, что шутки закончились.
И пятёрка разбойников, слова стая перепуганных тараканов бросилась врассыпную. А на поляне остался я, держась за больной левый бок, Лев Прыгунов, которого самый здоровый из насильников чуть не задушил, поэтому актёр стоял на коленях, хрипел и кашлял. А ещё на нас большими и перепуганными глазами смотрела Люда Марченко. Она, сидя на траве, прикрывала обнажённое тело своим порванным платьем и не совсем осознавала того, что здесь сейчас с ней произошло.
— Кто вы? — пискнула Марченко.
— Дед Пихто — мы, дура, — просипел Прыгунов. — Слушай, Феллини, а кто бы это мог быть?
— Ясное дело — туристы, — охнул я, потирая бок. — Приехали на море, сняли домик, чтобы пить вино, загорать и щупать местных девчонок. — Я стянул через голову свитер и протянул его Людмиле. — Скажи, ты хоть кого-то запомнила в лицо, о чём они говорили, как друг друга называли?
— Сначала я гуляла по берегу, они предложили выпить, — пролепетала актриса, не понимая как надеть свитер на себя. — Потом в голове зашумело, и тут появились вы.
— Мать твою, — выругался Лёва, который, немного продышавшись, встал на ноги. — Тухлое дело: никого не найдём, а если и найдём, то ничего не докажем. Ты идти-то сама сможешь? — обратился он к Марченко.
— Не знаю, наверно нет, — улыбнулась Люда.
— Мало того, что мы её, дуру, спасли, так нам её теперь ещё и тащить, — всплеснул руками Лев Прыгунов. — Слушай, Феллини, а как ты догадался, где нам её искать?
— Сам не знаю, — пожал я плечами и тут
Затем я подошёл к Людмиле и помог ей подняться с травы. Убедился, что кроме платья больше ничего не пострадало. А потом на, бессмысленно улыбающуюся актрису, которой вся эта возня вокруг её персоны казалось игрой, словно на куклу, натянул свой свитер.
— Сто метров несу я, потом смена, — коротко бросил я Льву Прыгунову и, взяв Марченко на руки, потащил её домой.
На следующий день, в понедельник 3-го августа, выполняя распоряжение Ильи Киселёва, я с чистой душой и легким сердцем, с четырьмя коробками с киноплёнкой, трясся в пригородной ленинградской электричке. За окном весело мелькали сосны, осины и берёзы. И вчерашние приключения виделись теперь так, словно это была пионерская игра «Зарница». Только на «Зарнице» можно бегать и воевать, пытаясь завладеть чужим флагом, чтобы потом она закончилась миром, дружбой, жвачкой и вечерней дискотекой под открытым небом.
Кроме того левый бок неожиданно быстро зажил и уже практически не болел, и кинорежиссёр Иван Пырьев, пока мы искали Люду Марченко, тоже оклемался и чувствовал себя хорошо. Кстати, о том факте, что Людмилу чуть не изнасиловали, мы с ребятами договорились помалкивать. Правда, Пырьев долго возмущался, что на его бывшей зазнобе вместо праздничного дорогого платья мой свитер. Пришлось соврать, что пока девушка купалась, её наряд унесло ветром в бурное Балтийское море. А вообще, после всего произошедшего Иван Александрович извинился и, пожав мою руку, пообещал при случае отплатить той же монетой, добром за добро.
«Ещё бы с Фурцевой как-нибудь разрулить дело по хорошему, — пробормотал я себе поднос. — Вот её бы кто-нибудь похитил, а мы бы с мужиками спасли. Только это всё напрасные мечты. Никто Екатерину Алексеевну и пальцем не тронет. Она в 1974 году сама покончит с собой, узнав, что Брежнев решил её сместить с занимаемой должности. И вообще, после снятия Хрущёва, почти все фильмы, которые Екатерина Фурцева забракует, товарищ Брежнев после персонального просмотра на даче разрешит. Такая судьба постигнет „Кавказскую пленницу“, „Белое солнце пустыни“, „Джентльменов удачи“ и „Калину красную“. И это каким же надо обладать эстетическим вкусом, чтобы запрещать такие киношедевры?».
На этих крамольных мыслях электричка остановилась на станции Репино, и сидевшие рядом дачники стали пробираться на выход. Я же аккуратно поднял с пола коробки с киноплёнкой и переложил их на освободившееся место. «Хорошо, что мой детектив идёт всего час двадцать, — усмехнулся я про себя, — а иначе как бы я это всё хозяйство на себе тащил? Одна коробка весит, ни много ни мало, почти 7 кг, а четыре коробки около 28-и. Да уж, тяжёлая это работа — поднимать, особенно в гору, советское кино».