Гость из будущего. Том 3
Шрифт:
А под коньячок, под хорошую закуску и под зажигательный эстрадный мотив, не прошло и двух часов, как я уже помирился с Сергеем Герасимовым, с Сергеем Бондарчуком и с Владимиром Басовым, а ещё выпил на мировую газировочки с композитором Аркадием Островским. Кстати, именно из-за товарища Островского мне сейчас и пришлось импровизировать с гитарой в руках перед гостями Ленинградского кинофестиваля. Ведь Эдуард Хиль взял ему и ляпнул, что из моей головы песни сыплются как из рога изобилия. Вот и пришлось соответствовать чужим фантазиям, а в моём конкретном случае врать и выкручиваться.
На недельку
На воскресной электричке к вам на краешек земли.
Водолазы ищут клады, только кладов мне не надо.
Я за то, чтоб в синем море не тонули корабли, — пропел я и выкрикнул:
— Все вместе!
На недельку до седьмого я уеду в Комарово!
Я за то, чтоб в синем море не тонули корабли! — закончили за меня хором гости кинофестиваля и снова искупали в овациях.
Однако пока я налаживал отношения с одними мэтрами советского кино, успел сильно поругаться с режиссёром Иваном Пырьевым. 62-летний Пырьев был не последним человеком в нашем отечественном кинематографе. Он являлся одни из основателей «Мосфильма» и имел за плечами такие картины как «Трактористы», «Свинарка и пастух» и «Кубанские казаки». Кстати, после сталинской агитки про кубанских казаков только ленивый не шептался, что режиссёр Пырьев — это оплот дурного вкуса.
Но когда «отец народов почил в Бозе» вдруг выяснилось, что Иван Александрович Пырьев умеет шикарно экранизировать литературную классику. В конце пятидесятых годов по произведениям Фёдора Достоевского он снял «Идиота» и «Белые ночи», которые навсегда вошли в золотой фонд советского кино. Но отдельной благодарности от потомков основатель «Мосфильма» заслужил тем, что помог и поддержал в трудную минуту Григория Чухрая, Эльдара Рязанова и Леонида Гайдая. Помнится Гайдая после комедии «Жених с того света», чуть самого не отправили на тот свет. И Пырьев его буквально спас, не дав чиновникам отлучить от режиссёрской профессии навсегда.
Поэтому ссориться с Иваном Александровичем мне хотелось меньше всего на свете. Другими словами — случилось то, что случилось. Когда я первый раз сбацал «Комарова», растрогав Герасимова и Бондарчука, и присел за свой столик, чтобы выпить чашечку горячего кофе, то ко мне на колени вдруг плюхнулась немного перебравшая алкоголя актриса Людмила Марченко. Как назло в этот момент Нонна отошла в уборную попудрить носик, а остальные мои спутники перебрались на танцпол, и странная неловкая ситуация приобрела несколько двусмысленный характер.
— Почему ты меня не снимаешь в своём кино? — пролепетала, заплетающимся языком, актриса, про которую ползли такие слухи, что даже слушать их не хотелось. — Я тоже могу быть ошень смешной, ха-ха.
— А я могу быть очень злым, когда так бесцеремонно усаживаются на мои ноги, — протараторил я и тут «как по заказу» у столика появился Иван Пырьев.
— Что вы себе позволяете, молодой прохвост? — рыкнул он на меня поставленным режиссёрским голосом. — Сняли какую-то киношную мерзость, и теперь возомнили, что вам всё можно? Да я вас в порошок сотру!
— Между прочим, некоторые порошки бывают взрывоопасны, — буркнул я. – И потом давайте сначала разберёмся, прежде чем делать какие-то выводы.
— Да не виноватый он, Ваня, я сама пришла, — захохотала актриса Марченко и, встав с моих коленок, как ни в чём не бывало пошла танцевать.
— Я так этого не оставлю, щенок, — прошипел
Пикантности этому моменту добавляло то, что режиссёр Пырьев в данный момент был женат на другой молодой актрисе — Лионелле Скирде-Пырьевой. Она сейчас беззаботно кружилась в танце с Олегом Стриженовым, актёром который покорил миллионы женских сердец после главной роли в фильме «Овод». А Людмила Марченко была замужем за каким-то геологом, который в эти дни бороздил необъятные просторы Сибири или Урала. Но пару лет назад, до появления на горизонте Лионеллы и какого-то геолога, между Пырьевым и Марченко случился короткий и бурный роман. И, по всей видимости, прежние чувства старого режиссёра к молодой актрисе всё ещё были сильны.
Кроме того в эту запутанную историю как-то вплетался и Олег Стриженов, который после фильма «Белые ночи» сначала увлёкся своей сценической партнёршей Людой Марченко, а чуть позже киношная судьба его свела и с Лионеллой Скирдой. Но крайним в этом непонятном «карамболе» остался я, который сидел, никого не трогал и пил кофе.
— Ты почему сидишь, Феллини? — подошёл ко мне нестройной походкой Владимир Басов, держа в руках стопку коньяка. — Давай ещё раз «Комарово». На недельку до седьмого, я уеду тата-тата.
— А давай! — зло рявкнул я. — Свистать всех наверх!
— Хороший ты парень, Феллини, — доверительно сообщил мне композитор Аркадий Островский, когда спустя три часа наш весёлый теплоход обогнул остров Котлин, на котором раскинулся город Кронштадт, и повернул на северо-восток в сторону посёлка Комарова.
К этому времени разгул гостей кинофестиваля дошло до своей кульминационной точки. Кто хотел напиться, уже напился и был перенесён в каюты, а кто хотел подраться — успел скинуть пиджак и помахать кулаками. А один особо прыткий товарищ, представлявший «Грузию-фильм», запрыгнул на стол, выкрикнул слово «асса» и смело кувыркнулся вниз. В результате чего сломался один стул, но сам джигит так и не пострадал. Поэтому певец Эдуард Хиль вывел меня и Аркадия Островского на палубу, где было не так шумно и весело, и предложил прямо здесь написать ещё что-нибудь.
— Хороший ты парень, — задумчиво повторил Островский и тут же, всплеснув руками, выпалил, — но я никак не могу взять в толк, откуда в твоей песне стихи Кости Ваншенкина?!
— Чего только, Аркаша, в жизни не бывает, — протараторил Хиль. — Давайте уже сосредоточимся на искусстве. Предлагаю начать с припева.
— А я предлагаю начать с договора, — улыбнулся я, вытащив из внутреннего кармана пиджака записную книжку.
— Чегооо? — опешив, хором спросили Аркадий Островский и Эдуард Хиль.
— Сейчас мы подпишем такую бумагу, по которой я становлюсь соавтором музыки, Эдуард первым её исполнителем, а вы, Аркадий Ильич, обязуетесь эту музыкальную композицию отдать в мой новый художественный фильм и больше никому, — я облизнул кончик химического карандаша и начал очень быстро строчить простенький договор на развороте записной книжки.
Кстати, к такому карандашу в этом для меня прошлом времени я буквально прикипел. Во-первых, из-за добавленного красителя в графит он писал словно шариковая ручка. Во-вторых, если шариковая ручка в кармане могла потечь, то карандаш был абсолютно безопасен. И в-третьих, слова, написанные им, невозможно было ни подправить, ни стереть.