Гостинодворцы. Купеческая семейная сага
Шрифт:
– С удовольствием, Аркадий Зиновьич! – ответила Липочка и схватила под руку Подворотнева.
– Честь имею кланяться, многоуважаемая, и желаю вам всякого успеха в жизни-с! – раскланялся Подворотнев с Алеевой и вышел из столовой.
Они молча прошли две-три комнаты и очутились в зале.
– Аркадий Зиновьич, передайте, пожалуйста, Сергею Афанасьевичу, чтоб он немедленно же по приезде пришел к нам…
– Хорошо-с, – пробормотал старик и, остановившись, оглянулся во все стороны. – Вам-с… письмо-с… просил… виноват,
Он сунул в руку растерявшейся Липочке письмо и быстро спустился вниз, кряхтя и вздыхая.
Липочка даже не простилась с Подворотневым. Она подбежала к окну, дрожащими от волнения руками развернула первое письмо от Сергея, пробежала его и вскрикнула… Этот крик долетел до Подворотнева, вышедшего с подъезда. Он поднял кверху голову и, увидав бледное как полотно лицо Липочки, охнул.
– Нехорошо-с… даже очень нехорошо, во всех отношениях! – пробурчал он себе под нос и, надвинув шляпу, зашагал с алеевского двора.
«Не может быть! Не может этого быть!» – шептала побелевшими губами Липочка, читая послание Сергея.
Неужели всему конец? Приедет этот, другой, посмотрит ее, как лошадь у барышника на выводке, и решит ее судьбу.
Но ведь она не знает его совсем, и он ее не знает, и она должна сделаться его женой, любить его в то время, когда любит другого, его же родного брата.
Она зажмурила глаза от этой ужасной перспективы и упала на стул.
Что делать? Неужели отказаться от счастья и идти замуж, как идут сотни, тысячи купеческих дочек, за того, кого выберет не сердце девушки, а суровая родительская воля?
«Надо бороться, но как? Боже мой, что я должна делать, научи меня!» – лепетала Липочка, припав головкой к стенке стула и еле сдерживая рыдания: идти к матери, рассказать ей все и просить ее защиты, но она сама дрожит пред отцом и слепо исполняет каждое его желание… Брат? Но что может сделать ее брат, который сам избегает всяких объяснений с отцом и старается как можно реже попадаться ему на глаза?
«Сегодня смотрины! – прочитала она еще раз письмо Сергея. – И мне никто ни слова, ни отец, ни мать, ни брат… за человека даже не считают! – с горьким чувством проговорила она, пряча письмо в карман. – Вещь я, товар, который нужно сбыть повыгоднее первому встречному дуралею-покупателю!»
Липочка вскочила со стула. По бледным щекам ее текли слезы и крупными каплями падали на грудь.
– Липа! – раздался в дверях голос матери. – Пройдемся в сад… Хочешь?
– Нет, не хочу, – отвернулась та к окну.
Анна Ивановна, сложив руки на желудке, медленною походкой подошла к дочери и села на стул.
– А мне тебе сказать кое-что надо… да ты что это, глупая, – увидала она катившиеся по лицу дочери слезы, – никак ревешь?
– И не думала вовсе.
– Да чего тут не думала, слезы так градом и катятся. О чем это такое, а?
–
– Так о голове и плакать? Ах, глупые девки! Нашатырю надо понюхать, а они – реветь. Слезы-то что значит не покупные… Спала долго, ну и того…
– Должно быть, от этого, – согласилась Липочка и села рядом с матерью.
– Сичас нашатырю понюхай, а то хрену велю натереть. К вискам ежели приложить да к затылку – через полчаса всю боль как рукой снимет.
– Ничего не надо, и так пройдет.
– Пройдет ли? Ой, девка, послушайся матери… Погоди, я тебе сичас спирту принесу.
– Не надо, мамаша, я знаю, что и когда мне нужно делать.
– Ну, как знаешь, мне только, чтоб к вечеру ты здорова была.
– А что такое особенно вечером предстоит?
– А то, глупая, что к нам нонче хорошие гости приедут.
– Аршиновы?
– Да ты это откуда знаешь?
– Слышала.
– Ну тем и лучше, что слышала, а зачем приедут, не слыхала?
Липочка ничего не отвечала.
– Тебя глядеть. Старик Аршинов второго сына женить хочет, Ивана… Видала ты его где?
– Никогда.
– Говорят, уж оченно парень-то хороший: и умен, и почтителен…
– Это кто же говорит, мамаша?
– Отец.
– Ах, папаша! А другие что говорят?
– А до других мне ни до кого дела нет. Уж ежели отец такого о нем мнения, значит, счастливой ты навек будешь, лишь бы ему только пондравилась…
– Вы думаете?
Анна Ивановна посмотрела сбоку на дочь и нахмурилась.
– И что это у тебя, Липа, за манера такая с матерью говорить? Что это за глупый вопрос такой: вы думаете?.. Ничего я не думаю, да и не бабье вовсе это дело – думать… Коли отец намерен тебя за Аршинова выдать, значит, он лучше нас с тобой знает, счастлива ты будешь или нет…
– А если папаша ошибается?
– Отец? Что ты, что ты, перекрестись! – замахала на нее руками Анна Ивановна. – Да когда же это бывало, чтоб отец ошибался?
– Ах, мамаша! Для вас он – непогрешимый папа, а для меня такой же простой смертный, как и все.
– А ты это вольнодумство-то изволь выкинуть из головы, слышишь? Скажи, пожалуйста, какого духа набралась! Так этот дух-то, сударыня, и вышибить можно… Избави бог, ежели отец услышит такие слова…
– И пусть слышит, а замуж за Ивана Афанасьича я не пойду ни за что.
Анна Ивановна оторопела. Она похлопала глазами и закачала головой.
– То есть как же это не пойдешь? – спросила она, с удивлением смотря на дочь. – И отца, значит, не послушаешься?
– И не послушаюсь…
– С нами крестная сила! – совсем растерялась та. – Да как же это… да как ты смеешь, а? Да где это видано, чтоб дети своих родителей ослушивались? Господи! Впервой такие богопротивные слова от своего же порождения слышу…
– Мамаша, прежде всего скажите вы мне одно: человек я или вещь?