Государь
Шрифт:
Рогнеда рванула меч на себя – со всей силой отчаяния – и освободила.
Блеснули белые зубы – Владимир не боялся ни Рогнеды, ни своего меча в ее руках. Как может женщина – пусть даже и с мечом – сражаться с воином?
Но Рогнеда – могла. Толкнувшись ногами, дочь полоцкого князя вспрыгнула на ложе, хлестнула справа-сверху, наискось. Видно, забыл Владимир, что за спиной у него – стена. И слева – тоже стена. Некуда отступать!
Владимир и не отступил. Прыгнул навстречу, под клинок. С обидной легкостью перехватил рукоять поверх Рогнединых пальцев, отнял меч и уронил в пол так, что клинок,
– Бог велит нам прощать, – произнес Владимир, выдергивая из пола меч и пряча в ножны. – И я бы тебя простил, кабы ты только меня убить пыталась. Но ты, женщина, посягнула на будущее земли моей, а этому нет прощения.
Владимир не объяснял – объявлял приговор. На жену он даже не глядел. Для него она уже была мертва.
Надеты сапоги. Затянут пояс. Ножны меча привычно коснулись левого бедра. Если бы Владимир готовился к битве, то у правого бедра был бы второй меч. И кольчуга на груди. Но здесь – дом. Здесь врагов нет… И не будет.
– Встань! – спокойно произнес великий князь. – Ты родила мне сыновей, и я окажу тебе милость: казню своей рукой.
До сего мгновения Рогнеда не боялась. Ни мужа, ни смерти. Знала: если убьет Владимира, то ей тоже – не жить. Но сейчас – испугалась. Это спокойное лицо, равнодушный голос…
Рогнеда, сильная и храбрая, ощутила себя голубкой в деревянной клетке. Сейчас повар сунет в клетку руку, свернет ей шею, ощиплет, зажарит и подаст к столу…
Ужас придал ей сил. Рогнеда закричала и, вскочив, как голубка, в ужасе, – на прутья клетки, – бросилась на Владимира. И тот, просто от неожиданности, шагнул в сторону, пропуская Рогнеду мимо себя, к выходу их опочивальни. И она, не раздумывая, не соображая, бросилась туда, где было то, что ей действительно дорого.
В детскую. Не для того, чтобы спрятаться. Чтобы защитить. Бездумно, инстинктивно, как испуганная птица.
Отрок в дверях в изумлении поглядел вслед выскочившей княгине: исподняя рубаха разорвана, волосы распущены… Даже теремная девка в таком виде на люди не покажется, а тут – княгиня…
Владимир появился через несколько мгновений.
– Куда? – спросил негромко.
Отрок показал, и великий князь, сняв со стены свечу, двинулся в указанную сторону. Он редко бывал здесь, в Предславино. И терема здешнего почти не знал. Но не спешил. Рогнеда никуда не денется. А он, ее муж, вправе поступить с ней по собственному разумению. Хочет немного побегать – пускай. От мужниной кары у нее нет защиты.
Ну вот и всё. Владимир остановился перед дверью. Он не знал, что за ней. Зато отчетливо слышал прерывистое дыхание. Здесь.
Владимир извлек меч. Он сделает это быстро. Рогнеда даже ничего не почувствует.
Толкнув ногой дверь, Владимир (в правой – меч, в левой – свеча) шагнул внутрь. И сразу увидел
– Храбрец! – похвалил Владимир, глядя на мальчика сверху вниз. – А если я тебя сейчас убью?
– Убивай! – звонко выкрикнул Изяслав. – Но прежде – меня, а уж потом – маму!
– Значит, не боишься Морены?
– Не боюсь!
Но голосок все же дрогнул, что не осталось незамеченным.
Владимир присел на корточки, чтобы оказаться с сыном вровень.
– А знаешь, что бывает с сыном, который на отца руку поднял? – вкрадчиво спросил великий князь.
– Все равно маму убивать не дам! – набычась, ответил мальчик.
– А тебе, – Владимир глянул на Рогнеду поверх белобрысой головы Изяслава. – Не жаль сына?
– Ты его не тронешь! – ледяным голосом произнесла Рогнеда.
Она уже опомнилась, обуздала чувства, загнала поглубже их все. Кроме ненависти.
– Ты его не тронешь, – Рогнеда достаточно хорошо знала Владимира, чтобы не беспокоиться за жизнь сына. Конечно, Изяславу отца не остановить. Но пусть увидит. И быть может, сумеет сделать то, что не смогла она. Отомстить. – Хочешь меня убить – убивай. Пусть Изяслав знает, кто убил его мать!
Владимир встал. Изяслав тут же отшагнул на шаг назад. Приготовился…
Великий князь отметил, что стоит сын твердо и меч держит правильно. Хорош пестун у детского. Молодец!
Великий князь вновь перевел взгляд на Рогнеду. Глаза его сузились. Он мог убить ее быстрее, чем жалит оса. Два длинных шага – и правильно развернутый меч войдет меж ребер, как игла в воск. И разрежет коварное сердце.
Рогнеда глядела прямо в прищуренные, страшные глаза… Там, в черных зрачках, металось пламя факелов и брызгала кровь на погасший очаг полоцкого кремля. Но Рогнеда больше не боялась.
Бесконечное мгновение… И княжий меч с сухим щелчком вброшен в ножны.
– Роговолтово семя, – полузло-полуодобрительно бросил Владимир.
Разрешил:
– Живи пока!
И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Из Рогнеды будто стержень вынули: упала на лавку и разрыдалась.
Изяслав подошел к матери, положил рядышком легкий детский меч, обнял ласково:
– Не плачь, мама, не плачь! Ничего он тебе не сделает. Он больше не сердится, я почувствовал. А хочешь, я дядю Устаха позову?
Рогнеда вскинулась, обняла мальчика, прижала к себе. Слезы ее вмиг высохли.
– Никого не зови, – прошептала она в пушистую макушку. – Никому ничего не говори. Ты прав. Не тронет он нас. Это он в гневе был. Теперь подумает – и простит. Я ему в ноги упаду… И простит.
Сама не верила, что говорит. И правильно не верила.
Владимир не простил.
И еще: он не видел, что всё это время за ним, Рогнедой и Изяславом наблюдала еще одна пара детских глаз…
Глава вторая. Большой род боярина Серегея
– Стемид! Трувор! Вот радость! – Духарев, как молодой, сбежал навстречу братьям-варягам.
Обнялись.
– А мы тебе сына привезли, – сообщил, улыбаясь, Трувор.
– Добрым воем растет, – похвалил Стемид. – Храбрец. Нерпу с удара брал. И воев убил двоих, вестфольдцев. Стрелами.