Государь
Шрифт:
Дождавшись, когда сойдутся все, Олав взял слово и сказал так:
– Хочу, чтобы вы вспомнили, что было на тинге во Фросте. В тот день я потребовал от бондов, чтобы они крестились. А они в ответ потребовали, чтобы я принял участие в жертвоприношении богам, как это делал Хакон. Помнится, тогда я ответил, что пойду туда, где ваше главное капище, и посмотрю там ваш обычай. Тогда мы решим, какого обычая мы будем держаться, и достигнем между собой согласия. [59] И вот я здесь и готов
59
Подобная «мягкость» Олава была связана с тем, что бонды были вооружены и существенно сильнее, чем дружина Трюггвисона.
Бонды и вожди, до сего момента с некоторой опаской поглядывавшие на хирдманов Олава (а было тех немало – тридцать кораблей взял с собой конунг), успокоились и одобрительно загомонили. Однако Олав поднял руку, требуя тишины. Он еще не закончил.
– Раз уж я должен принести вместе с вами жертву богам, то я хочу, чтобы это было самое большое жертвоприношение, какое только возможно.
И вновь народ одобрительно зашумел. Однако Олав опять поднял руку, показывая, что желает продолжать.
– Самое большое и самое щедрое жервоприношение намерен я совершить, чтобы запомнили его и боги, и люди. Вот почему я выбираю для него не быков, и не коней. Не трэлей и не злодеев. Самых знатных людей принесу я в жертву богам. Лучших из лучших. Орма Люгру из Медальхуса, Стюркара из Гимсара, Кара из Грютинга, Асбьёрна, Торберга из Эрнеса, Орма из Льоксы, Халльдора из Скердингсстедьи…
И по мере того, как Олав называл имена, люди его выхватывали названных из толпы и сгоняли в кучу, словно овец. Бонды роптали, но не смели противиться, потому что сегодня было их куда меньше, чем на тинге во Фросте. К тому же многие, обманутые гостеприимством и щедростью конунга, пришли на тинг безоружными.
Более дюжины имен назвал Олав-конунг, и все называнные были действительно знатнейшими из присутствующих.
– Думаю, этого будет довольно, – завершил свою речь Олав, – чтобы следующий год был урожайным, а во всех норвежских фюльках воцарились мир и спокойствие. Верно ли будет сделать так или мне следует принести в жертву еще кого-то, чтобы ваши кровожадные боги насытились?
Тут среди бондов поднялись жалобные крики и плач, а те, кого конунг выбрал для жертвоприношения, начали громко просить пощады и заявлять о том, что готовы отдаться на милость конунга, лишь бы сохранить жизнь.
Олав смилостивился. Согласился сохранить им жизнь, но с условием, что все бонды, которые пришли на пир, примут крещение, поклянутся, что будут держаться правильной веры и навсегда откажутся от кровавых жертв.
На том и порешили. Правда, не вполне доверяя тем, кто принял правую веру под угрозой смерти, конунг счел необходимым потребовать заложников: сыновей, братьев или иных близких родичей. И получил, что требовал, потому что мечи у его хирдманов были достаточно острыми, чтобы избежать ненужных
– Он очень храбр, Олав Трюггвисон, – отметил Трувор. – Не боится ни людей, ни богов, поражая и людей, и кумиров боевым железом.
– Так и есть, – подхватил Стемид Большой. – Кое-кто из тех, кто не пожелали принимать новую веру, попросил у меня убежища. Они многое рассказывали о его храбрости и удаче. Должно быть, ваш бог, Серегей, и впрямь сильнее других, потому что ничем иным, кроме удачи и храбрости, нельзя объяснить то, что удалось сделать сыну Трюггви.
…Здесь, в Трандхейме, в Мэрии, где находилось главное языческое капище, Олаву повезло куда меньше, чем на том званом пиру. Здесь собрались все трандхеймские вожди, которые яро противились христианству. С ними пришли и многие могущественные бонды. Все – с оружием и со своими людьми.
Олав догадывался, что так будет, но он обещал, что приедет сюда, а слово конунга нерушимо.
Итак, конунг велел начать тинг и первым держал речь, в которой потребовал то же, что и во Фросте. Принятия правой веры.
И так же, как во Фросте, от имени вождей и бондов выступил Железный Скегги, могущественный бонд из Уппхауге, что в Ирьяре.
Скегги был самым ярым противником христианства, открыто возражал конунгу и потому пользовался у язычников немалой славой. Многие готовы были признать его своим вождем, если придется силой встать против Олава-конунга.
– Мы хотим, – сказал Трюггвисону Скегги, – чтобы ты, конунг, не ломал законов наших предков! Мы требуем, чтобы ты приносил жертвы, как это делал и твой отец, и твой предшественник Хакон, и все другие конунги до тебя. А если тебе это не по нраву, то можешь убираться прочь. А не то погоним тебя силой!
Тут все бонды подняли большой шум и закричали, что пусть будет так, как сказал Скегги.
Олав поглядел на разбушевавшийся тинг, потом – на своих людей, которых было явно недостаточно для усмирения народа, – и пожал плечами.
– Если вы все здесь едины в том, что старые обычаи нужно сохранить, то я готов пойти вам навстречу. Не знаю, буду ли я приносить жертвы сам, но в знак своих добрых намерений готов пойти с вами на капище и поглядеть, как это сделаете вы.
Такой ответ пришелся по душе тингу, ведь, несмотря на значительное численное преимущество, бондам не очень хотелось драться с хирдманами конунга.
Так, помирившись, обе стороны отправились на капище.
Туда, где стояли боги, войти могли лишь немногие. Сам конунг, несколько его людей, некоторые бонды и жрецы.
Большинство же хирдманов Олава осталось снаружи, перед дверьми капища. Там же остался и Железный Скегги с самыми ярыми приверженцами.
Войдя внутрь, Олав остановился перед статуей Тора, который, будучи в Трандхейме самым почитаемым из богов, не стоял, а сидел. Был сей бог грозен и обильно изукрашен златом и серебром.