Государь
Шрифт:
– Потом подробнее расскажешь, – решил Духарев. И, по-словенски, смерду: – Поднимись! Зовут как?
– Ярош.
– Лехит? – насторожился Духарев.
– Нет, – мужик мотнул кудлатой башкой. – Здешний я. Староста. Вождь.
О как! Вождь, значит. А вождь у здешних – это командир над вооруженными мужчинами. Военный лидер. В крайнем случае, охотничий. Мирными делами у свободных смердов старики заправляют. Старейшины.
Духарев еще раз, внимательнее, оглядел собеседника. Здоровый, бычара. И ловкий. Но – не воин. Когда копьем Духареву грозил, держал неправильно. Будто на медведя шел. А что это у него с ногой? Вон как распухла. Конь
– О чем вы спорили, Добрыня? – уже по-нурмански спросил Духарев.
– Этот… бонд утверждал, что по договору с Киевом его земля платит малую дань и более ничего. Так что никаких чужих князей, а тем более – чужих богов им не надобно.
– А был такой договор?
Добрыня хмыкнул.
– Может? и был. До той поры, пока они свой собачий хвост кверху не задрали. А потом быстро-быстро от другого Хвоста бегали. От Волчьего [60] . И с тех пор никаких уложений с ними не было. Ты скажи мне лучше: что это он на сына твоего как на волоха глядит? С чего бы?
60
Имеется в виду киевский воевода по прозвищу Волчий Хвост.
– Это я и сам пока не знаю, – ответил Духарев. И, перейдя на словенский: – Нравится тебе это, вождь Ярош, или нет, но отныне земля эта – моя и рода моего. Стало быть, я – князь твой. Не по нраву – уходи. Неволить не буду. Что с собой унесешь – всё твое. Но я тебе не советую. Под моей рукой жить – хорошо. Особенно людям храбрым и неглупым. Таким, как ты.
Лесть попала в цель. Ярош даже чуток приосанился. И покосился на своих: слышали, как «большой человек» обо мне отозвался?
– И за гостеприимство благодарю, – степенно произнес Духарев. – Это ведь твой дом, верно?
– Мой, – кивнул Ярош.
– Ну так давай, староста, сядем да поговорим, как мужи. Ты меня медом угостишь, я тебя – пивом.
И вновь удивился Духарев, потому что, прежде чем согласиться войти в свою собственную избу, Ярош вопросительно поглядел на Илью и дождался его одобрительного кивка.
Посидели, выпили, покушали. Вернее, покушал Ярош, остальные уже насытились.
Теперь, после того как новоиспеченный князь моровский и его новообразованный данник и староста посидели за одним столом, отношения меж ними наладились. И можно было поговорить о деле.
– Просьба к тебе, Ярош, – сказал Сергей Иванович. – Люди мне нужны. Такие, что работы не боятся и с топором умелы. Город я буду здесь ставить. И хочу, чтоб серебро, которым я мастерам платить буду, не чужим ушло, а вам, людям моим, досталось. Найдутся у тебя такие?
– Найти можно, – солидно ответил моровский староста. – А много ль заплатишь?
– Да уж не обижу, – обещал Духарев. – На сапоги с бисером тебе точно хватит… Когда нога заживет.
Смерд покосился на поврежденную ногу, потом – на ухмыляющегося Илью…
Что же такое меж ними произошло?
История, рассказанная приемным сыном, впечатлила Духарева. Правда, он так и не понял, что именно случилось с Ильей в той дубовой роще, но поскольку все закончилось хорошо, то и ладно. Очень ладно. Теперь, выходит, Духарев владеет здешней землёй не только по официальному праву, но и по местному обычаю. Что это, если
– Умру, – сказал он Илье, – Моров с окрестностями твоим станет. Вотчиной.
– Ага, – сказал Илья. – А можно я тогда здесь до Зажинок [61] останусь?
61
Праздник начала жатвы.
– Живи, – разрешил Духарев.
Самое время парню пожить самостоятельно. Основной воинский курс он уже прошел. С лучшими учителями. Теперь самое время попробовать вкус свободы.
– Кого с тобой оставить? – спросил Духарев, заранее зная ответ. Фроди, естественно.
Что ж быть посему. Пусть волчата поохотятся самостоятельно. Клыки уже достаточно отросли.
Так полагал Духарев, и вот пришло время выяснить, не ошибся ли воевода? Князь-воевода…
Глава седьмая
Киев. Терем великого князя.
Новые времена
На подворье киевского кремля было шумно. Но шум был другим, не тем, что раньше, когда отроки и детские гремели орудием, обучаясь умению выжить в сече. Такой шум бывал обычно на рынке в базарный день. И многолюдьем княжий двор ныне тоже не уступал рынку. Большая часть толпившегося народа – посторонние. Тоже как на рынке. Сразу видно, что наступили новые времена. Там, где прежде тренировались отроки, теперь суетились ромейские монахи: болтали по-своему – большая часть разумела по-словенски не лучше, чем Духарев – по-угрски. Сколько ни старался Сергей Иванович заманить в Киев словенских священников, всё равно везде кишели ромейские попы.
По всему подворью, еще более усугубляя сходство с рынком, кучковались разноплеменные гости… Ага, а это местные. Киевские смерды теснились у амбара, где княжьи люди раздавали какое-то добро. Зерно вроде бы…
Духарев покачал головой. Раньше за Владимиром склонности к благотворительности не замечалось.
Христианская вера и христианская мораль прочно обосновались на Горе. Это неплохо. Хуже другое: всё это происходило там, где раньше отрабатывала боевые навыки дружина.
Не то чтобы на подворье совсем не было гриди. С десяток отроков контролировали порядок на раздаче. Еще десяток гридней пасли кучку мрачных касогов, а напротив еще один десяток – группу киевских граждан, возглавляемых дородным, краснорожим купцом. Купца Духарев знал, но так… шапочно. Потому на низкий, едва мохнатая шапка не свалилась, поклон киевлянина ответил небрежным кивком.
В палатах великого князя было не менее шумно, чем снаружи.
Родная речь мешалась с ромейской. Всё – на повышенных тонах. Хотя нет, голос повышал, главным образом, ромейский епископ, а великий князь отвечал спокойно. Сквозь обступившую споривших толпу Духареву княжих слов было не разобрать.
Поэтому он хлопнул по плечу подвернувшегося гридня и потребовал разъяснений.
Гридень охотно проинформировал.
Вчера вечером, в распивочной на Подоле, некий касог с пограничья спьяну повздорил с сыном уважаемого киевского купца. Того самого, что попался Духареву на глаза во дворе. Кто начал драку, сказать трудно, но участников было человек двадцать. А результат – полдюжины побитых с обеих сторон и… зарезанный купеческий сын.