Государь
Шрифт:
Хмыкнув, консул благочестиво перекрестился: Деву Марию почитали не только ортодоксы, но и просвещенные протестанты.
— Все же у короля Джона поистине императорские амбиции… Но вернемся к принцу-наследнику: он ведь говорил что-то еще?
Агент Дженкинс отчего-то не торопился продолжать рассказ: довольно странно тряхнув головой и по примеру начальства богобоязненно перекрестившись, Энтони нехотя выдавил из себя признание:
— Я стоял слишком далеко от помоста, и не расслышал завершение его речей.
— Вот как? А что же собравшиеся перед королевским замком?
Дернув рукой так, словно хотел еще раз наложить на себя крестное знамение,
— Толпа… Она сначала молча внимала, затем тихо плакала от жалости, потом рычала в гневе, а под конец ревела от воодушевления так, что заглушила колокольный звон. Это было… Очень страшно, сэр: сам воздух дрожал так, что сердце готово было вырваться из груди. И одновременно — невероятно воодушевляюще!..
Не выдержав и все же несколько раз перекрестившись, Энтони пробормотал короткую молитву-обращение к небесам, прося даровать спокойствие духа и разума — чтобы он наконец смог похоронить в памяти лившиеся по щекам жгучие слезы печали, и то, как он умудрился незаметно для себя сорвать голос в криках восторженной радости.
— Н-да. Все же эти ортодоксы… Странные. Публично каяться в том, что слишком мало рубил голов и отправлял людей на виселицу — и вызвать этим неподдельное сочувствие у знати и черни?..
Покачав головой, Мэррик кинул взгляд на собственного сына, явно притомившегося осматривать московские достопримечательности.
— Впрочем, королеве Елизавете наверняка понравится эта история: ей до сих пор припоминают тех бродяг, которых развешивали вдоль дорог при ее отце, короле Генрихе. М-да…
Придержав за плечо чуть прихрамывающего Джонни, консул кивнул на него левому охраннику — тот же, приблизившись, привычно подхватил и усадил повеселевшего хозяйского сына себе на плечи.
— Энтони, в своих докладах ты часто упоминал о том, как принц Димитрий исцелял разные болезни одним лишь прикосновением рук. То же самое я слышал и от заслуживающих доверия негоциантов и путешественников. Некоторые даже сравнивали его с первой династией французских королей: по преданиям, Меровинги тоже могли что-то подобное.
— Я сам был тому свидетелем, правда, всего один раз.
— Тогда почему же принц не исцелит свое увечье? Или подобное не в его силах?
Пожав плечами, Дженкинс спохватился и озвучил се словами:
— Это мне неизвестно, сэр Уильям. Но по Москве ходят слухи, что дар исцеления теперь хранит его сестра принцесса Евдокия — до той поры, пока наследник трона не вернет себе неустанными молитвами и богоугодными деяниями потерянное от яда зрение.
От удивления Меррик резко остановился и уточнил:
— В каком смысле — хранит?!?
— Сэр, это всего лишь слухи. Которыми со мной, увы, с недавних пор делятся очень неохотно.
Свернув в очередной переулок, четверка мужчин (и один повеселевший юнец, оседлавшийчужие плечи) вышли на широкую улицу — став невольными свидетелями того, как ее еще больше расширяют.
— Н-навались, православные! И-и?
— Ух!!!
— И-и?..
— Эх-х!!!
На глазах англичан десятка полтора крепких работников по обе стороны улицы деловито валили и куда-то утаскивали ровные бревнышки усадебного тына. Еще столько же, рассыпавшись по двое-трое, аккуратно разбирали кровли опустевших надворных построек, тут же распиливая деревянные балки на чурбаки, и попутно тщательно выискивая и собирая любой ржавый гвоздь или скобу. Невдалеке от этого разрушения чинно стоял мастер-землемер, неторопливо выставляющий по отвесу треногу с зрительной трубкой — и покрикивающий
— Сюда, сэр Уильям.
Отступив, гости Москвы пристроились вслед за проводником: разговор на некоторое время затих, потому что узенькая улочка изобиловала лужами неясной глубины, которые требовалось огибать и перепрыгивать. Однако вскоре небольшой отряд выбрался на вполне приличную улицу с дошатыми мостками-тротуарами.
— Энтони, в твоих отчетах упоминались особые кольца из темного янтаря, дающие возможность…
— Да, сэр.
— Я правильно понимаю, что теперь они стали бесполезными украшениями?
— Нет, сэр. Теперь обладателей этих редких и драгоценных вещиц ведут к леди Дивеевой.
— Личной врачевательнице короля Джона? Хм-м-да, я о ней наслышан. Скажи, Энтони, а эти кольца можно купить? Или получить как-то иначе? Несколько очень уважаемых джентльменов попросили меня узнать о такой возможности.
— Я… Поговорю со сведущими людьми, сэр Уильям.
— Вот и прекрасно!
Огладив бородку, Мэррик поглядел вперед, и улыбнулся при виде большой улицы с уже готовой каменной мостовой. Следом за ним оживились-обрадовались и охранники с сыном, уставшие ломать ноги по ненадежным доскам и ежеминутно рисковать падением в очередную подозрительную яму. Выйдя на ровную брусчатку, мужчины разом остановились и скучились — уж больно разительной была разница между прежними улочками-переулками, и широким светлым проспектом. Ко всему, еще и многолюдным: обрусевший Энтони тут же замахал рукой, подзывая к себе разгуливающего невдалеке мелкого уличного торговца:
— Сбитель, кому сбитень?! С пылу, с жару!..
Перекинувшись с ним парой коротких фраз, Дженкинс вытянул из камзола болезненно тощий кошелек и кинул торговцу блеснувшую тусклым серебром монетку. Ловко подхватив копийку и сунув ее за пазуху, тот снял со спины плетеный короб, поставил его у своих ног, немного повозился — и прямо на виду у удивленных англичан начал наливать в берестяные стаканчики какой-то исходящий паром напиток.
— Попробуйте, сэр Уильям: этот напиток зовется сбитнем. Мед, вода, и немного трав. Со специями он еще вкуснее…
— Да?
Осторожно понюхав содержимое своего стаканчика и подождав, пока агент Компании с видимым наслаждением сделает пару мелких глоточков, консул пригубил горячее питье.
— Хм, неплохо!
У торговца сбитнем нашелся напарник, промышляющий пирожками с рыбой и мясом, так что вскоре вся компания с удовольствием ими чавкала — присев перед этим на каменную лавку, возле которой тянулись вверх тоненькие стволы недавно высаженных лип. Немного отдохнув и набив желудки горячей и вкусной выпечкой, англичане с резко поправившимся настроением продолжили прогулку: и надо сказать, что шагать по светло-серой мостовой, разделенной в середке узкой полоской темной брусчатки, было сущим удовольствием! Да и приятных глазу видов резко добавилось: улица Святой Варвары была одной из первых, с которых началось «Большое каменное устроение», так что гости с туманного Альбиона могли наконец уяснить, к чему же стремился владыка московитов.