Государь
Шрифт:
Облизнув враз пересохшие губы, Василий благодарно улыбнулся троюродной сестре, всунувшей в его руку малый кубок холодненького фруктового взвара.
— Здесь орду встретил князь Воротынский с порубежными полками; вот отсюда надавит поместной конницей воевода Адашев. Когда орду остановят и чуть подожмут, подоспеет с кованой ратью братец Ваня — который словно молот ударит по ханскому войску. Наковальней же послужит гуляй-город воеводы-князя Хворостинина… Вот здесь есть подходящий холм, в окрестностях которого уже кое-что приготовлено для приема незванных гостей.
Зацепившись глазами за крохотную черную точку, подписанную «деревенька Молоди», Старицкий с трудом отвел от нее взгляд, затем осмотрел
— А ежели они… Кто-то из воевод не успеет?
Помолчав, государь-наследник поделился с родичем небольшой тайной:
— Эту ловушку батюшка начал готовить шесть лет назад: и ныне Девлет-Гирей лишь мнит себе, что ведет войско за богатой добычей — но на самом деле его ведут на бойню, как бычка на веревке. Каждому воеводе подробно расписано: где, когда и какими силами ему должно быть, и что делать. И за тем, чтобы они в точности исполняли наказы батюшки моего, со всем пристрастием следят назначенные люди. Так что будь покоен, Вася: они непременно успеют, и сделают именно то, что должно.
Перекрестившись, Старицкий почти беззвучно прошептал благодарственную молитву. Правда, не закончил, оборвав на половине пришедшим в голову вопросом:
— А как же мы?!?
— Мы? Нам тоже есть дело: тебе доглядывать за Вильно и Пан-Радой в мое отсутствие, а мне до середины сентября стоять с полками шляхты близ Полоцка — чтобы у короля Юхана и ляшской магнатерии не возникало разных дурных мыслей.
Посмурнев еще сильнее, троюродный брат пояснил Великому князю Литовскому и государю Московскому свою обиду:
— Почему я ничего не знал!? Дядя мне не доверяет?!
Убрав карту обратно в стальной хран, Дмитрий присел на краешек стола и задал встречный вопрос:
— Вася, а откуда ты сведал, что Девлет-Герай пожаловал в силах тяжких? Неужели сеунч разболтал?
— Нет… Мишка Салтыков шепнул.
— А как думаешь: знай хан крымский и ногайские мурзы, что их ждут — попались бы они в ловчие сети?
Ответ был очевиден, как и намек на неумение некоторых хранить тайны.
— Великий завоеватель Тамерлан, по слухам, обычно советовался лишь со своим мечом — и посему достиг столь многого. Хотя и он урезал языки и головы иным болтунам.
Этот намек получился совсем уж толстым, разом уняв все недовольство и обиды молодого князя Старицкого. Почти все: явившемуся с известием о готовности трапезы бояричу Салтыкову достался хмурый взгляд, изрядно озадачивший и даже встревоживший государева подручника. Попытавшись сунуться к приятелю с вопросом, он был проигнорирован: вместо этого молодой князь прямо на ходу стал беззвучно молиться и креститься, изредка на самом пределе слышимости повторяя одни и те же слова:
— Только бы успели…
[1]Рокош — официальное восстание против короля, на которое имела право шляхта во имя защиты своих прав и свобод.
[2] То есть пари со ставками.
[3] Кадь: единица измерения для зерна в Русской системе мер; применялась в XVI—XVII веках, и частично позже, составляет 229,32 кг. Название происходит от специально приспособленной большой бочки (кадки) для измерений, обтянутой сверху металлическим обручем, чтобы нельзя было «урезати» (то есть, обрезать верх неокованной кади и отпускать за ту же плату меньше зерна).
[4]Четверть или иначе четь (четвёртая часть кади зерна) как мера объёма сыпучих тел в XIV—XX веках использовалась для измерения количества зерна, круп и муки. В XVI веке 1 четверть ржи = 3 1/2 пуда зерна ржи = 57,33 кг.
.
Глава 12
Глава 12
Джон Ди, путешествующий ученый-натурфилософ,
— Бьюсь о заклад и ставлю вот этот добрый пистоль и дюжину… Нет, две дюжины полновесных талеров: не вытянешь!
— Хто, я-а?!? Принимаю!!!
Следуя по утоптанной дорожке за сопровождающим, Джон невольно пошел вдоль примыкающего к частоколу небольшого ристалища, с вкопанными тут и там столбами для воинских упражнений. Миновав перекладину с покачивающимися мешками, плотно набитыми соломой и порядком излохмаченными частыми попаданиями стрел, ученый поневоле начал замедлять шаги — ибо сначала он обратил внимание на покосившийся столб, земля возле которого была обильно усыпана свежей белой щепой. Глубокие вмятины на ошкуренном бревне чередовались с рваными бороздами, вырывами и зарубками, и поневоле заставляли гадать о том, что же случилось с деревянным «болваном» для отработки ударов… Впрочем, куда занятнее выглядело совсем другое бревно, возле которого стояла и спорила сразу чертова дюжина местных джентри[2]— а глазели на них и предмет спора еще полсотни зевак благородного сословия, рассевшихся тут и там по всему ристалищу.
— Пан Андрей, засвидетельствуешь?
— Отчего же нет? Но победитель угощает всех: я знаю жида, который только вчера привез из Полоцка десяток возов с бочками отменного пива! Ну, с Божией помощью, приступайте!..
Тот самый столб, что приковал к себе всеобщее внимание, отличался от остальных глубокими отметинами-клевками и множеством узких сколов. И… Дорогим боевым копьем, пробившим «болвана» насквозь. Две трети крепкого ясеневого древка торчало с одной его стороны — а треть, увитая бронзовой лентой, выпирала с другой, пуская веселые блики с любовно отполированного наконечника.
— И-и! Э-э-кх!!!
— Давай, пан Юрко, давай! Не посрами наш повет!!!
В равной доле понукаемый и поддерживающий друзьями и зеваками, плечистый рыцарь старательно пыхтел и кряхтел, на побагровевшей шее и висках сначала надулись от усилий жилы, а затем пробилась испарина. Однако, несмотря на крупную сквозную трещину, идущую по небрежно ошкуренному бревну вверх и вниз от древка — плотная древесина намертво зажала копье и упорно не желала с ним расставаться. Насмешливо поблескивал золотистый булат железка, едва заметно дергался сам столб от рывков и дерганий спорщика, но оружие по-прежнему оставалось там, куда его послала хозяйская рука.