Государь
Шрифт:
— Да чтоб это бревно провернуло и треснуло!!! Или чтобы на него задом сел сам Вельзе…
В довольном реве потонули остальные слова раздосадованного рыцаря, среди которых прозвучало не одно «доброе» пожелания и даже парочка откровенных богохульств. За время, что Джон жил в этой суровой северной стране, он уже неплохо выучил местный язык, и его старания были вознаграждены пониманием разговоров среди местного благородного сословия. Как оказалось, копье это засадил в «болвана» с десяти шагов сам Великий дукс Литуании, во время утренних своих упражнений с любимым оружием — которые сами по себе вызывали немало разговоров и слухов среди литовских сэров, джентри и сквайров. Перед этим молодой герцог размялся с булавой-перначом, следы чего гость из Лондона мог наблюдать воочию — на основательно избитом и покосившемся столбе, со сломанными перекладинами для навешивания щита и палки-имитатора оружия…
— Пойдем, немчин!
Дальнейшее подслушивание пришлось свернуть, ибо недовольный голос сопровождающего напомнил английскому математику о конечной цели его прогулки. Еще несколько минут (причем молодой сквайр из явной вредности пошел
— Сидеть здесь. Громко не говорить, резких движений не делать. Понял меня, немчура?
Служащий герцогу сквайр оказался удивительно образован для московита — учитывая, что ученый без особого труда разобрал его грубоватую латынь.
— Я понял.
Проворчав что-то, молодой мужчина скрылся за одним из тяжелых бархатных пологов, разделяющих внутреннее пространство шатра на несколько отдельных помещений — что же до Джона, то он начал крутить головой, рассматривая походный быт своего будущего (очень бы хотелось надеяться!) учителя. Первым, что бросалось в глаза, были стойки с доспехами: черненый пластинчатый бехтерец выглядел отменно, но все же уступал великолепию полной кавалерийской брони, с искусной чеканкой на составной кирасе, горжете, шлеме и наручнях. Позади вороненой и полированной стали мирно висели на крючках два поддоспешника: вязаный из тонкой пеньковой бечевы, и безрукавка из толстого войлока — последняя, судя по едва заметным следам, служила исключительно для занятий фехтованием. На подставке лежал сплетенный из толстой жесткой проволоки шлем-маска, все для тех же упражнений с клинками; и булава, притянувшая взгляд натурфилософа лучше иного магнита. Не ускользнула от его внимания и потертая рукоять длинной испанской шпаги, пару которой составлял короткий кинжал для левой руки. Пять массивных стульев, расставленных в разных местах на расстеленном ковре; небольшой столик, где на деревянном блюде высилась живописная груда винограда и яблок, манящих наливной спелостью своих боков. Полупрозрачный сосуд позади свежих фруктов, до половины полный светло-желтым вином, и троица тонкостенных кубков из рубинового стекла. Два забытых кем-то солидных кошеля из темного бархата: вернее один, пузатый от распирающих его монет — второй же был пуст. Самое интересное, конечно, находилось на столе-конторке Великого герцога, вернее, лежало на ней: слева виднелась аккуратная пирамидка из свитков, а сразу за ней центре столешни занимал изящный письменный набор из незнакомого уроженцу Альбиона темно-зеленого камня. Из него же был выточен и стаканчик, в котором торчало полдюжины белоснежных гусиных перьев — отчасти скрывавших две стопки явно новых книг. Увы, развернутых к англичанину передними обрезами; и тем приятнее ему было видеть лежащий наособицу собственный труд по каббале и геометрической магии, который он в порыве вдохновения назвал «Иероглифическая Монада». Схожие чувства пробуждали и устроившиеся по-соседству «Основы искусств» — математический трактат одного довольно известного ученого, который Джон Ди в свое время неплохо дополнил и расширил, снискав у европейской ученой братии определенную известность и признание. Ну и получив несколько предложений занять должность профессора математики в нескольких университетах… Да, об этом вспомнить было приятно. Радовала его и третья книга: «Искусство навигации» он написал уже здесь, в Литуании, и она была его маленьким шедевром — а так же непременным условием и своеобразной платой за то, что его заявку на личное ученичество вообще рассмотрят. Хотя на взгляд англичанина (пусть и с валлийской кровью в жилах), дар в виде его тщательно собираемой библиотеки и научных приборов, а так же определенная известность как ученого — само по себе было достаточно веским основанием для строго положительного ответа. Задумавшись над этим, и испытывая вполне понятные сомнения и надежды, натурфилософ едва не оскорбил своего будущего наставника — сначала пропустив его беззвучное появление из-за дальнего полога, а затем с трудом выбравшись из глубин чересчур удобного и мягкого стула.
— Ваше высочество!..
Одним небрежным жестом оборвав начало поклона и положенные славословия в свой адрес, болезненно худой и про том весьма рослый герцог уселся возле столика с вином, указав своему гостю на место по-соседству.
— Налей гостю вина.
Латынь слепого правителя была безупречна: более того, звучала так, словно была для него родным языком — в отличие от английского ученого, который внезапно для себя ощутил определенный недостаток… Гм, практики на языке всех образованных людей Европы, а значит, и всего христианского мира. Далее ученый едва не совершил бестактную ошибку, но быстро осознал сразу два факта. Во-первых, в хрустальном сосуде на столе было отнюдь не вино — ну или оное было не про его честь. Во-вторых, обращались совсем не к нему: из глубин шатра выскользнул богато разодетый юнец-чашник с узкогорлым кувшинчиком, и звучно набулькал в один из кубков густого испанского хереса — после чего, подхватив хрусталь, налил для своего повелителя душистого фруктового взвара. Пока он этим занимался, Джон перестал жадно рассматривать слепого монарха, которого отсутствие зрения, по всему похоже, ничуть не тяготило — и
— Мне очень понравилась твое «Искусство навигации», Джон. И библиотека тоже оказалась неплоха: хотя большая часть собрания интереса не вызвала — но сто пятьдесят три рукописи по праву можно назвать подлинными жемчужинами и редкостями… Возле тебя кошель, загляни в него.
Разумно рассудив, что в пустой ему глядеть незачем, путешествующий натурфилософ растянул завязки на горловине его полного собрата — и невольно залюбовался лежащими внутри кусками янтаря. Крупными и удивительно чистыми, похожими на застывшие кусочки солнца… Они были весьма и весьма хороши, отчего Ди ощутил настоятельную потребность в глотке-другом хереса — благо и хозяин шатра поднес к губам свою фруктовую воду.
— В благодарность за более чем три тысячи рукописных и печатных трудов я… Сохраню тебе жизнь.
Едва не подавившись вином, Джон моментально позабыл о сокровище, лежащем перед ним на столике.
— Наградой за редкие трактаты станет возможность взять кошель с янтарем и свободно отъехать. Либо… Перед отъездом ты можешь задать мне любой вопрос и услышать правдивый ответ, но взамен вернешь один камень.
Воспользовавшись тем, что хозяин вновь пригубил свой взвар, англичанин влил в себя весь плескавшийся в кубке херес; медленно и аккуратно поставив творение искусного стекловара на столик, он предельно почтительным тоном поинтересовался:
— Дозволено ли мне будет узнать, чем я навлек на себя неудовольствие Вашего высочества?
Спохватившись, астролог-математик быстро вытряс из кошеля один из камней и уложил его перед собой.
— Ты слишком мелок для моего неудовольствия… Да и нет его. Хоть ты и прознатчик своей королевы, но твои дорожные заметки мне понравились: чужой взгляд со стороны бывает полезен.
Обмерев, Джон Ди лихорадочно обдумывал услышанное, в страхе ожидая появления стражи, но… Вместо нее через потолочный продух в шатер забралась наглая сорока. Мелкая и молодая, что объясняло ее откровенную наглость: шумно забив крыльями, крылатая воровка уселась на стойку с доспехами, поглядела на людей, перепорхнула на плечо вязанного поддоспешника — где и затихла, явно не собираясь покидать столь удобный насест. Меж тем, стражи все не было: наоборот, Великий герцог спокойно пил свою фруктовую воду и явно забавлялся тревогами бедного ученого. Странная получалась аудиенция, если не сказать больше! Да, натурфилософ был лично знаком с Ее Величеством королевой Елизаветой Тюдор, некоторое время служил ей придворным астрологом и выполнял разные поручения — правда, нынешняя его служба была, так сказать, попутной и побочной, а основной целью было все же ученичество. Увы, но похоже столь же недостижимое, как и горизонт… Впроем, сейчас его тревожило иное: Джон не понаслышке знал, как порой бывают обидчивы коронованные особы. Можно даже сказать, смертельно обидчивы, легко усматривая намеки на неуважение даже в самых безобидных словах! И если знатныйчеловек еще мог рассчитывать на сохранение жизни, то такой простолюдин как он…
— Не стоит бояться: засылать к соседям соглядатаев есть давнее развлечение государей.
Мимолетно усмехнувшись, слепой правитель заметил:
— Надеюсь, Елизавете понравится мой ответный знак внимания. Что же до сохранения твоей жизни, то ты бы оборвал ее сам, по собственной глупости.
Без сожаления расставшись с новым камнем, за который у лондонских ювелиров можно было выручить никак не меньше тридцати фунтов стерлингов, поданный английской королевы задал весьма волнующий его вопрос о своей возможной смерти — вызвав на лице молодого монарха новую усмешку.
— Желая личного ученичества, ты не подумал, что не сможешь пройти испытание на чистоту своих помыслов. Или все же рискнешь клятвой на моем наперсном кресте?
Издав невнятный звук, несостоявшийся ученик мотнул головой: слухов о чудодейственной реликвии он еще в Вильно наслушался более чем достаточно, и умирать не желал.
— К тому же, есть еще две причины, по которым ученичество невозможно. Ты ведь алчешь тайных знаний?
Не глядя зачерпнув драгоценное содержимое кошеля, Джон Ди, астролог и математик, географ и историк, механик и много кто еще — добавил сразу горсть янтаря к первым камням и хрипло сознался:
— Да!!!
— Первое: аз есмь православный — ты же протестант-англиканин. Вера очень важна, она определяет мировоззрение человека… Ты как рыба, что обратилась к птице с просьбой научить ее летать. Но как учить, если они совершенно разные?.. Я верующий, ты же — всего лишь религиозен. Не понимаешь?
— Н-нет, Ваше высочество?..
— На столе стопка книг: возьми себе любую из них.
Помедлив и отчего-то глянув на черно-белый комок перьев на плече поддоспешника, поглядывающий на него насмешливыми глазами-бусинами (он готов был в этом поклясться!), Джон Ди исполнил повеление, вернувшись обратно с новеньким трудом. От названия, отпечатанного современной латынью на заглавном листе — «История и причины Великого раскола христианской церкви», отчетливо пахло не только свежей краской, но и пристальным вниманием как минимум католической инквизиции, а то и полноценным аутодафе… Не удержавшись, искатель тайных знаний перекинул несколько страниц желтоватой крепкой бумаги, выискивая место, где столь неоднозначный труд появился на свет. Как оказалось, в Антверпене, в типографии некоего Хенрика Эльбертса, о котором английский натурфилософ и математик доселе ничего не слышал. Как и об авторе, что не помешало влет определить его несомненно-итальянское происхождение: