Государь
Шрифт:
Каждую фразу саксонец сопровождал поклоном, разделив их между слепым монархом и одним из могущественных герцогов Литвы. Он бы витийствовал и далее, но внезапно отдернул руку и опасливо поглядел на крест — услышав затем обманчиво-сочувствующий голос одного из знатных вельмож.
— Ты, верно, о чем-то умолчал?
Побледнев, мэтр Брейкеле перекрестился на католический манер, и, словно бросаясь со скалы, признался:
— Ваше величество, я не… Солгал ни единым словом! Просто мое Великое приращение доступно для любого хорошего алхимика, и… Узнай об этом венский двор, моя участь была
Забота о своей шкуре сделала резоны саксонца простыми и понятными: Малый совет прекрасно понимал его нежелание умирать от ножа под ребро или удавки — а то и вовсе взойти на костер аутодафе. После небольшого молчания, уже не в первый раз поименованный не своим титулом Великий князь Литвы все так же благожелательно подытожил:
— Ты желаешь спокойной жизни и необременительной службы господину, понимающему, что высокая алхимия это не ремесло, а искусство. Это возможно.
От нахлынувших чувств мэтр прижал руки к груди, но тут же вернул правую ладонь на крест откровенно древнего вида.
— Всем сердцем я желаю служить Вашему величеству!
— Покажи-ка нам ладонь. Николай?
Канцлер литовский тут же заверил своего повелителя:
— Рука чиста, государь.
— Что же, место придворного алхимика будет твоим. И даже более того: в присутствии радных панов я даю клятву, что ты получишь защиту от любых обвинений со стороны Церкви, и все необходимое для занятий высокой алхимией… Сразу же после того, как сделаешь для меня десять тысяч кёльнских марок[14]серебра.
Дмитрий повел рукой на своих подданных и с легкой улыбкой добавил:
— Клянусь о том при благородных свидетелях!
Весьма удивившись, Йоган Брейкеле растерянно повторил:
— Серебро? Но Ваше величество, моя тинктура, она же… Для золота?..
Немного подавшись вперед, отчего на гранях крупного рубина в великокняжеском венце сорвалось несколько кровавых бликов, просвещенный правитель деловито поинтересовался:
— Что тебе нужно, чтобы сделать серебряную тинктуру?
Открыв рот, алхимик тут же резко его захлопнул — да так, что даже щелкнули зубы. Затем он вытянул из правого рукава своего кожаного камзола кусок истертого пергамента, вперил в него глаза и почти неслышно пробормотал:
— Десять тысяч марок!..
Очнувшись, вновь согнулся в изящном поклоне и просьбе:
— Прошу дать мне немного времени для расчетов, Ваше величество!
Едва дождавшись, пока саксонца выведут из Кабинета, подскарбий Волович выразил общее мнение собравшихся:
— Серебро, государь? Чем же оно лучше золота?!
Звучно щелкнув пальцами, гостеприимный хозяин повелел появившимся слугам обновить в кубках ясновельможного панства рейнское вино — и лишь затем вернулся к делам правления:
— Остафий, скажи нам: богата ли Испания?
— Ну как сказать, государь… Кто же не слышал о «золотых каравеллах» из Нового Света, что каждый год приплывают в испанский Кадис?
— Приплывают,
Пара челядинов разлила густое вино по кубкам и тихо исчезла, даже не прервав своим недолгим появлением хозяйскую речь.
— Потому что обилие золота неизбежно вздувает цены. Как мне доносят, за простой калач из хорошего хлеба, который у нас в Вильно продают за две медные деньги — в Испании просят серебряный пиастр. За добрую тульскую сталь с казенным клеймом или пушную рухлядь отвешивают треть их веса золотом, а зеркала и фарфор так и вовсе — один к одному. Зачем мне в Литве такая радость?
— Э-э?.. Не знал таких подробностей, государь.
— И не ты ли говорил мне недавно, что серебро есть кровь торговли?
Не вставая со стульца, главный скряга Литвы вздохнул и покаянно склонил голову, заодно принюхавшись к отменному вину в стоявшей перед ним посудине. К слову, отчеканенной как раз из обсуждаемого ныне металла. Остальные члены Малого совета разделяли как интерес подскарбия к густому рейнскому, так и его желание золота, потому молчание их было весьма сочувственным — однако возражать Димитрию Иоанновичу никто не пытался. А затем и вовсе стало поздно что-то говорить: в Кабинете вновь появился саксонец, передавший через стражника листок белой бумаги — которой его снабдили вместо не раз скобленого куска пергамента-палимпсеста. Присутствующие тут же впились глазами в неровные чернильные строчки любимой европейскими алхимиками латыни — одновременно стараясь и не сильно выдать обуревавшего их любопытства, и разобрать хоть что-нибудь из почеркушек довольного собой Брейкеле. Тот же с не меньшим интересом таращился на то, как слепой Великий князь медленно провел ладонью над его расчетами — и тут же ссутулился, непроизвольно вжимая голову в плечи:
— Чистая красная ртуть? Я же сказал, что мне нужно серебро!
Чуть побледнев от проскользнувшей в голосе правителя угрозы, мэтр торопливо пояснил:
— Ваше величество, она входит в основу моей тинктуры, и без нее я не смогу…
Поперхнувшись словами после властного жеста монаршей длани, алхимик замолчал — и лишь проступившая на висках испарина выдавала владевшее им нешуточное напряжение.
— Ну, допустим. Олово?
— Как свинец наиболее пригоден для трансмутации в золото, так и олово является таковым для желаемого Вашим величеством!..
Вновь поводив пальцами над небрежно записанными расчетами, Димитрий Иоаннович поджал губы:
— Десять унций самородного алюминиума? Может тебе сразу в Тибете порошок из кости единорога приказать закупить? Мне как раз недавно донесли, что тамошние мудрецы-даосы откопали скелет с почти целым рогом!
— Мне необходима всего дюжина унций, Ваше величество!!!
Изобразив на лице небольшие сомнения, будущий господин и покровитель алхимика недовольным голосом подвел общий итог:
— Ты не стесняешься в своих желаниях! Хм-м, ну хорошо, к началу весны все редкие субстанции будут в твоих руках.