Государь
Шрифт:
Но и это были не все желающие непременно попасть в Вильно на время Сейма и турнира: еще до завершения Большого смотра шляхты среди благородного сословия пронеслась весть о разгроме Хана Крымского, богопротивного Девлет-Герая — и о большом ответном походе русских ратей на обе ногайские орды. А так как с Диким полем соседствовали не только московиты, но и благородные литвины, в рядах последних тут же начались разговоры. О военной удаче вообще, и о том, что неплохо было бы поддержать столь добрый почин собратьев по вере — в частности. Собраться-снарядиться за грядущую зиму, да по свежей весенней травке отправится в степь, дабы хорошенько пограбить… Гм, помочь единоверцам в их извечной борьбе с крымскими набегами. Опять же, у многих перед глазами был наглядный пример шляхтичей, неплохо поправивших свои дела за время усмирения Ливонии: настолько, что их соседей и знакомцев пробирала откровенная зависть! В общем, сразу в семи поветах прошли стихийные собрания-сеймики, на которых благородное панство составило прошение к великому гетману литовскому Ходкевичу — чтобы тот походотайствовал перед государем за его очень верных, но немного обедневших подданных. А так как главный воевода Литвы и сам подумывал об организации большого карательного похода на ногайцев, то «глас народа» оказался очень кстати.
Когда
В общем, на осеннем Вальном Сейме каждый его участник обрел что-то полезное. Одни депутаты вдоволь потешили чувство собственной значимости, поучаствовав в делах правления; другие обзавелись полезными связями и новыми знакомствами. Члены Пан-Рады в очередной раз убедились, что Димитий Иоаннович не собирается отодвигать их от реальной власти — скорее наоборот, видит в радных панах верную опору своего трона, и прислушивается к почтительным советам умудренных жизнью государственных мужей. Даже епископ Вильно смог утишить гнев Великого князя, и сгладить большинство неприятных последствий для католического клира Литвы. Единственно, в чём Его преосвященство оказался бессилен, это неизбежные слухи и сплетни: мало кто из поветовых избранников поленился ознакомиться с допросными листами проклятого Кеттлера — а уж там хватало отборной грязи!.. Но правильно говорят, что не было бы счастья, да несчастье помогло: вернее, невоздержанные на язык дочери великого канцлера Литовского, устроившие безобразную свару прямо во внутреннем дворике Большого Дворца. С чего старшая из сестер Радзивиллов решила, что уже имеет право распоряжаться в резиденции Великих князей Литовских, было непонятно — но это именно Анна-Магдалина подошла к прогуливавшейся с подругами девице Бутурлиной, и сходу начала выговаривать за ее якобы распутное поведение. За растерявшуюся Марию вступилась княжна Мстиславская, на помощь старшей сестре пришла София-Агнешка Радзивилл… Может, все бы и обошлось только словами, но появление девицы Ходкевич послужило искрой, упавшей на рассыпанный порох: бурление эмоций прорвалось в откровенные оскорбления, и в итоге девицы благородной крови уподобились базарным торговкам, устроив самую настоящую драчку с воплями и тасканием за волосы. Разняла их прибежавшая на ор и визги-писки боярыня-пестунья — а окончательно успокоила появившаяся следом с парой мордашей барышня Гуреева, вид которой остудил девичьи головы лучше нескольких ведер холодной ключевой воды. Казалось бы, на этом все и закончилось — но в запале сестры Радзивилл наговорили много такого, что… Одним словом, будь они другого пола, их бы неизбежно ждало множество вызовов на двобой и неизбежный судный поединок: дочки великого канцлера за неполный десяток минут умудрились пройтись ядовитыми язычками по князю Старицкому, соблазнившемуся какой-то худородной Бутурлиной — несмотря на то, что рядом есть более достойные его внимания девушки! По гетману Ходевичу, повторив в его отношении все то, что обычно говорил их отец о своем политическом противнике. Ну и по роду Мстиславских в целом, не одобрив брак княжны-Гедиминовны с каким-то там касимовским царьком-татарином. А так как все это случилось не где-нибудь, а в великокняжеском дворце, то свидетелей более чем хватало — так что волна слухов и веселых пересказов затмила и Указ о репрессалиях, и грядущее открытие воинских игр. Хуже того: если сам государь Димиттрий Иоаннович над произошедшим только посмеялся, то вот царевна Евдокия опалилась на дочек великого канцлера всерьез и надолго. Настолько, что даже в день открытия воинских состязаний она, увидев брата, первым же делом напомнила ему о девицах Радзивилл:
— Митя, ты так и не сказал мне, как их накажешь!?
—
Надув коралловые губки, дева царской крови оглядела стоящую с серьезными лицами свиту брата и протянула ему затянутую в перчатку руку:
— Оно могло быть еще лучше…
— Довольно, сестра: они и сами себя неплохо наказали. Пока все мы будем наслаждаться состязаниями, Анна и Агнешка сидят дома и страдают от синяков и царапин…
Вообще-то, Машенька Бутурлина, Настя Мстиславская и Софья Ходкевич тоже не остались целыми после общения с двумя взрослыми кобылами. Вот только их царственная госпожа умела исцелять, и поэтому все три девицы сияли свежими и абсолютно целыми личиками, спокойно устроившись в одном из открытых экипажей — а вот их противниц целить было некому. Вернее, их почтенный отец пока еще не догадался подойти с просьбой к барышне Гуреевой, которая тоже могла быстро убрать все следы бурных девичьих разговоров. Неохотно, и ОЧЕНЬ обременительно даже для известного своим богатством ясновельможного пана — но могла, да.
— Хм? Они страдают от своей дурости, а не от должного наказания!
Придержав сестру, пока она устраивалась в дамском седле белой кобылки ахалтекинской породы, Великий князь изобразил лицом и телом что-то вроде — «ну когда же она успокоится!». Судя по эмоциональному отклику от свиты, для которой он собственно и старался, его актерские таланты нашли своих ценителей: впрочем, и Дуня вот уже второй день подряд неплохо изображала приступы холодного гнева, немало озаботив этим свитских девиц.
— Держись крепче.
Красивая, но куда важнее — смирная и спокойная ахалтекинка по имени Льдинка переступила точеными ногами, без труда неся на себе зарумянившуюся от удовольствия хозяйку. Следом опустевшим помостом воспользовалась личная ученица государя, которой подвели игривую вороную кобылку: ну и наконец, сам молодой властитель легко запрыгнул с земли в седло своего венгерского жеребца — подав пример свите и дворцовым стражам. Блистающая праздничными нарядами и полированными доспехами кавалькальда медленно двинулась из Большого дворца, разом заполнив одну из улиц стольного града: и надо сказать, что вид двух красивых наездниц притягивал внимание немногим меньше, нежели сам повелитель в своем огненно-алом великокняжеском корзне. Не приходилось сомневаться, что в этот день патриархальные устои Литвы получили очередной незаметный, но довольно сильный удар: если уж верховая езда дозволена самой сестре государя, то вполне можно и другим смелым панночкам… Доля общего внимания доставалась и девицам из свиты Евдокии, которые напряженно трудились ради этого дня: каждой из них пошили три платья по их же собственным рисункам, и девушки были полны решимости выиграть необъявленное, но довольно свирепое соревнование, наградой в котором было простое колечко из темного янтаря. Все из себя невзрачное и хрупкое, но с выточенной по внутреннему ободку молитовкой — а по внешней поверхности с вязью из имени-отчества целительницы царских кровей. Редкостная по нынешним временам вещица, за которую иные хворобые были готовы платить монетами по весу — причем не колечка, а того, кто им по праву владел.
— Сколько народу набилось…
Подъезжая к турнирному городку, Дуня достаточно освоилась в седле для того, чтобы начать рассматривать окружающие ее виды: и хотя из-за двух живых стен из воинов Черной тысячи многое ускользало, но оставшегося было вполне довольно, чтобы потешить девичье любопытство и любознательность. Девушка не раз читала про древнеримский Колизей, и находила устроенную близ Вильно арену во многом похожей на место развлечения и досуга древних квиритов: разве что в Вечном городе все было устроенно из тесанного камня и кирпича, а в Литве использовали необработанные булыжники, известь и много крепкого дерева. Получилось не так величественно, как в Риме, но тоже неплохо: ряды скамей были заполнены зеваками сразу нескольких сословий, причем в некоторых местах большинство составляла отнюдь не шляхта. Дело было в том, что все места для зрителей были платными, и чем ближе они находились к великокняжеской ложе, тем больше монет требовалось отвалить одному из скарбников, продающих раскрашенные бирки с номерами — которые были выжжены прямо на строганых плахах сидений. И посему, помимо богатых магнатов и титулованного ясновельможного панства, лучшие места достались и крупным негоциантам — гордым не предками, но толстою мошной.
— Немало, да. Но знала бы ты, какая драчка идет за места на Осеннем балу! Меня уже несколько раз просили дозволить поединок чести.
— Да? И… Что?
— Да ничего. Сами же не захотели утвердить Дуэльный кодекс на нынешнем Сейме: раз попросили время до следующего собрания, так и пусть терпят. А до того времени за любое бряцанье саблями — милости просим на каменоломни, или платить откуп. Подскарбий Волович на меня скоро молиться начнет…
Прыснув от смеха, синеглазая красавица в рубиновом венце тут же вернула себе прежний величественный вид — начав разглядывать торговцев-лоточников, что вольно разгуливали в проходах меж зрительскими рядами. Будучи причастной к организации воинских игр, Дуня знала, что с позволения и прямого указания брата главный казначей Литвы продал трем крупным купцам право на торговлю во время турнира. Помимо того, организовал прием ставок на результат отдельных боев-состязаний, гарантировав честные выплаты: ну а для пресечения различных кривотолков и домыслов, великокняжеские глашатаи три дня подряд орали на всех площадях про то, что одна часть собранных монет пойдет на награды победителям. Другую часть передадут в обитель святой Анастасии: на устройство сиротских приютов, лечебниц и прочие богоугодные дела. Идея участвовать закладных спорах во благо сирых и убогих, для шляхты была непривычной, но явного отвращения не вызывала — даже наоборот, как-то воодушевляла…
— А что там за история с тем польским паном? Салтыков несет какую-то ерунду о том, что ты принял вызов этого наглеца?
Сняв с седел сначала сестру, а затем и ученицу, Димитрий позволил им довести себя до задрапированного отрезом парчи креслица и милостиво махнул взревевшей при виде любимого повелителя арене. Позади в строгом порядке рассаживались его ближники и самые важные чины Пан-Рады, меж рядов бегали лоточники, опустошая запасы снеди и напитков; а у четырех будок со скарбниками, принимающими ставки, началась откровенная толчея.
— Отчего же ерунду? Ян Фирлей конечно худороден и нагл, но довольно забавен. И весьма уверен в своих силах: мы уговорились, что ежели он следующей весной сам устроит новый турнир в Вильно, да не хуже нынешнего, то я удостою его небольшим дружеским поединком.
Пока царевна переглядывалась с черноволосой подругой в изумрудной диадеме, к Великому князю Литовскому приблизился довольный гетман Ходкевич. Неторопливо, чтобы не нервировать постельничью стражу, склонился и доложил — успев мимоходом улыбнуться сидящему с кислой миной великому канцлеру литовскому: