Государев наместник
Шрифт:
Двери палаты отворились и, бережно ступая, в неё вошел государь, а за ним, отстав на полшага, следовал дворецкий боярин Морозов. Все поднялись и поприветствовали царя земным поклоном. Он сел в кресло в углу палаты и зорко оглядел собравшихся.
– Все ли на месте? – спросил Алексей Михайлович. Опоздавших, тем более отсутствующих, он строго наказывал.
По думе прошелестел легкий шорох, все завозились, запереглядывались. Думные дьяки, которым садиться не полагалось, вытянув шеи, начали пересчитывать думцев по головам.
– Нет князя Григория Ромодановского, – возвестил дьяк Гавренев.
Алексей
– Может, приставов к нему на дом послать? – предложил дворецкий. Посылка приставов на дом была предупреждением о возможной и скорой опале.
Государь задумался, готовясь вынести приговор, но двери распахнулись и появился весьма взволнованный князь Ромодановский.
– Не изволь гневаться, великий государь! – воскликнул он, совершив земной поклон. – Добрая весть от воеводы Плещеева из Путивля! – и подал грамоту Алексею Михайловичу.
Царь развернул свиток с начала, но читать не стал и приказал Волюшанинову:
– Огласи, дьяк!
– …Послал гетман коронной Николай Потоцкий в Запороги на самовольных казаков запорожских черкас на казацкого гетмана Хмельницкого сына своего Степана, а с ним послал польских ратных людей и реестровых казаков полем тысяч с пять, да рекою Днепром в чолнах реестровых же казаков с тысяч пять же. И как де, государь, те польские ратные люди пришли с гетманским сыном со Степаном к урочищу к Жёлтым Водам, и тех де, государь, польских ратных людей у Жёлтых Вод самовольные казаки, сложась вместе с татары, всех побили, а и иных и в полон поймали, а гетманского сына Потоцкого взяли в полон жива…
Новость приятно поразила всех, государь, каменно восседавший на своём месте, заерзал в кресле, думные люди заволновались, даже старый князь Черкасский, обычно спавший, уткнувшись бородой в набалдашник своей палки, открыл глаза и приложил к уху ладошку. Известие о казацком восстании на Украине и смычке с ним крымских татар говорило, что всегдашним злодеям Руси этим летом будет не до набегов на русскую землю. Была и еще одна, пожалуй, главная значимость происходящего на Украине: после смуты поляки удерживали за собой Смоленск и многие исконно русские земли. Их необходимо было отвоевать, и восстание, при благоприятном для казаков развитии, могло бы сильно помочь этому делу, над которым государь и дума мыслили давно. Царь православной Руси с затаённым гневом взирал на то, как его единоверцев преследуют на Украине польские католики и униаты, и все православные патриархи постоянно внушали ему, что этому нужно положить конец.
– Как мыслите, бояре? – спросил Алексей Михайлович.
Боярский ряд, ближний к государю, притих, многие из них были глупы и неграмотны, в думе заседали не по уму, а по праву высокородности. Князь Черкасский опять уткнулся бородой в свою палку и смежил очи. Шереметьев и Трубецкой опустили очи долу, боярин Морозов усмешливо смотрел на них и не спешил высказаться. Наконец, поднялся князь Вяземский, старый вояка, поседевший в битвах с крымцами на засечной черте.
– Великий государь! – молвил он. – Все наши беды от поляков, терзавших Русь во времена смуты. От их козней и нестроение на Руси началось. Слава Богу,
Алексею Михайловичу решительность боярина пришлась по душе, он одобрительно посмотрел на него и спросил:
– А нашей мочи достанет воевать ляхов?
– Русская земля силами и богатством не оскудела, – твёрдо произнёс князь Вяземский. – Нужно собрать Земский собор, как это бывало, великий государь, при твоём родителе великом государе Михаиле Федоровиче, и взять воинских людей и деньги со всей земли.
Государю предложение боярина пришлось не по душе. Ещё три года назад, когда его, природного царя, на Земском соборе утверждали на царство, те, кого он был вправе казнить и миловать, Алексей Михайлович дал себе слово отказаться от соборов навсегда, и если собирать их, то по крайней нужде. Сейчас, по его мнению, скликать служилых и земских людей нужды не было.
– Не надо торопиться, – возразил Вяземскому князь Барятинский. – Мы будем воевать Смоленск, а хан ударит нам в спину. Если воевать с ляхами, то на черте должна стоять рать, способная дать отпор татарам. Нужно помедлить, выждать. Казачишки сегодня с ляхами воюют, а завтра? Киевский староста Иеремия Вишневецкий бывалый воин. Казакам супротив него не устоять. Прошлым летом Кураш-мурза набежал на Белгород, отбили его с великим для татар уроном, потому что там Большой полк стоял и стоит. А если он будет под Смоленском? Что тогда? Татары прорвут черту и через день будут на Оке.
Своими здравыми предостережениями Барятинский охладил думцев. Желающих ему возразить не находилось.
– Решение воевать Смоленск здравое, но не ко времени, – подытожил мнения боярин Морозов. – У нас мало денег, казна пуста, налог на соль только начал собираться. Нужно копить силы. Великий государь повелел закупить тридцать тысяч мушкетов в Швеции. Это потребует времени. Нужно присмотреться, как у казаков пойдут дела.
– Нечего годить! – снова вскочил князь Вяземский. – Сколько ни жди, а без войны Смоленск не взять!
Морозов усмехнулся и ядовито вымолвил:
– Князю не терпится свои деревеньки возвернуть из-под ляхов.
Сам Борис Иванович покупал поместья подальше от границ государства.
– Мои деревеньки родовые, – побледнел от гнева князь Вяземский. – А твои, боярин, неведомо как нажитые!
Морозов покраснел и покрылся испариной. Обычно сдержанный и медоточивый, он вышел из себя:
– Смотри, князь, много о тебе мне ведомо! И как беглых людишек у себя укрываешь, и твои гулящие люди в Коломне мятеж учинили у соляного амбара!
– А ты, боярин, погоди! Как бы тебе от соляного налога самому солоно не пришлось!
Государь изволил не допустить, чтобы супротивники принялись сгоряча лаять родственников друг друга, хотя был доволен, что князь Вяземский дал укорот Морозову, взявшему в последнее время слишком большую волю.
– Охолоньте, бояре! – нахмурясь, молвил он громким голосом. – Смоленск ещё далеко, так неча идти друг на друга приступом! Дело требует тщательного розмысла. Без войны с ляхами не обойтись, но сейчас ещё не время. Будем копить силы.